УГОЛОВНО-ПРАВОВАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА НАСИЛЬСТВЕННЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ ДЛЯ ЛИЦ С ПСИХИЧЕСКИМИ АНОМАЛИЯМИ

В действующем УК РФ существует достаточно большое количество статей, которые аппелируют к психическому состоянию человека. Например, «вменяемое физическое лицо» ст. 19; «отставание в психическом развитии» ч. 3 ст. 20; «невменяемость», «хроническое психическое расстройство», «временное психическое расстройство», «слабоумие», «иное болезненное состояние» — ст. 21; «состояние опьянения» — ст. 23; «легкомыслие» — ст. 26; «психофизиологическое качество», «нервно-психические перегрузки» — ст. 28; «аморальное поведение» — ст. 61; «принудительные меры медицинского характера» — ст. 97—104; «сильное душевное волнение (аффект)», «психотравмирующая ситуация», «длительная психотравмирующая ситуация», «состояние психического расстройства, не исключающего вменяемости» — ст. ст. 106, 107, 113; «беспомощное состояние» — ст. 131 [1]. Существуют и другие статьи, прямо или косвенно указывающие либо на серьезные психодинамические нарушения, снижающие адаптивные механизмы саморегуляции поведения и самоконтроля, либо на глубокую степень деформации нравственно-этической сферы и правового сознания. Обычно это тяжкие насильственные преступления на бытовой почве, из хулиганских побуждений или преступления, сопряженные с особой жестокостью, немотивированной агрессивностью, садизмом и др.

Во многих случаях эти психические расстройства в момент совершения преступного деяния не достигают степени медицинского и юридического критериев невменяемости, но вместе с тем влияют на способность в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия), либо руководить ими. Этот пробел, как известно, был восполнен введением ст. 22 «Уголовная ответственность лиц с психическим расстройством, не исключающим вменяемости» УК РФ, которая, преодолев ранее существовавший дихотомический подход «вменяемость-невменяемость», расширила диапазон качественных характеристик осознанно-волевого поведения.

Концептуальное положение этой нормы очень скоро оказалось востребованным и другими законодательствами: ст. 18, 101 УИК РФ; ч. 3 ст. 27, ст. ст. 433 — 435 УПК РФ.

Актуальность этой проблемы обусловлена и рядом других обстоятельств: у нас в стране и за рубежом, накопились многочисленные данные, что среди лиц, привлекаемых к уголовной ответственности, особенно за насильственные преступления, удельный вес психических аномалий составляет до 80 % случаев; отмечается устойчивый рост среди населения криминогенно значимых психосоциальных девиаций (наркомания, токсикомания, алкоголизм, проституция, бездомность, насилие в семье, «дедовщина» или «казарменное хулиганство» в армии и др.). Есть все основания полагать, что рост и предупреждение рецидивной преступности, в т. ч. и пенитенциарной, напрямую связан с вопросами недостаточной психосоциальной и психобиологической реабилитации осужденных с психическими аномалиями [3].

В этом контексте уместно напомнить выступление Министра МВД России, который, открывая заседание правительственной комиссии по профилактике правонарушений, заявил, что при общем снижении количества преступлений рецидивная преступность только в 2010 г. увеличилась на 40 %. По данным пенитенциарных служб, в некоторых регионах эта цифра достигает 70 %. Но дело не только в высокой общей и пенитенциарной рецидивности. Россия сегодня занимает одно из первых мест в мире по количеству умышленных причинений тяжкого вреда здоровью и убийств. Так, по данным ООН, в мире в среднем совершается 9,8 убийств на 100 тыс. населения. У нас в стране, как отмечает В.В. Лунеев, только по порочному учету — 22,4 убийства, что почти в 7 раз больше, чем в Западной Европе и в 2 раза больше, чем в Северной Америке.

В целом структурно-функциональные особенности психических расстройств, не исключающих вменяемости, правильно соотнесенные с конкретным деянием, особенностями личности обвиняемого, ситуацией и обстоятельствами преступного деяния, позволяют: разграничивать состав преступления по субъективной стороне (формы вины, степень общественной опасности преступления и преступника); выявлять распределение ролей соучастников при совершении групповых преступлений; дифференцировать юридически значимые особенности личности от уголовно-релевантных патопсихологических нарушений; более полно реализовывать принципы индивидуализации наказания (ст. 2—7 УК РФ); применять санкции, не предусмотренные Особенной частью УК РФ (ч. 2 ст. 22, ч. 3 ст. 60, ч. 2 ст. 61, ч. 1. ст. 64, ч. ч. 2; 5 ст. 73, ч. 2 ст. 79, ч. 1 ст. 81 УК РФ); определять режим и условия содержания (ч. ч. 1; 3 ст. 18, ч. 8 ст. 74, ч. 2 ст. 101 УИК РФ), а также назначать производство о применении принудительных мер медицинского характера (ст. ст. 195; 196, ч. 2 ст. 203, ст. ст. 421; 433 — 435 УПК РФ); назначать судебно-психологическую экспертизу при отсутствии психических расстройств (ч. 3 ст. 20 УК РФ), а также для признания субъекта невиновным в случае «несоответствия его психофизиологических качеств требованиям экстремальных условий или нервно-психическим перегрузкам» в соответствии со ст. 28 УК РФ; осуществлять уголовно-правое прогнозирование, где стратегической задачей этой проблемы следует считать предупреждение рецидивной преступности среди этого контингента осужденных и совершенствование психобиологических и психосоциальных реабилитационных программ, как в местах лишения свободы, так и после освобождения.

Вместе с тем степень практического и теоретического освоения этой проблематики явно недостаточна. До настоящего времени не сложилась целостная научная концепция, и даже понятийный аппарат психических расстройств, не исключающих вменяемости; не определено уголовно-правовое значение психических аномалий различной природы; не прекращаются дискуссии по вопросам социально-правового статуса этих лиц, уголовно-правовых критериев, регулирующих правила назначения и исполнения наказания; не всегда прослеживается четкая логика, по которой в одних случаях экспертные заключения игнорируются, в других — приводят к смягчению приговора, режима содержания или сокращению сроков наказания; некоторые нормы до настоящего времени не согласованы с межведомственными законодательствами, а также имеются пробелы и в самих нормах, затрудняющие их однозначную интерпретацию; накопленные данные не интегрировались в систему знаний, обеспечивающих в уголовном праве непротиворечивое понимание патопсихологических механизмов преступного поведения в континууме нормы и патологии и др.

С целью дальнейшего изучения данной проблемы нами было проведено выборочное исследование в колониях УИС осужденных за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью и убийства (ст. 105, 107, 111, 114, 117, 131, 132 УК РФ). У каждого осужденного было не менее одного рецидива (в среднем, включая пенитенциарный, — от двух до четырех), у всех имели место психические расстройства, не исключающие вменяемости, некоторые отбывали срок по ст. 104 УК РФ.

Основными задачами исследования являлись: изучение патогенетической природы психических расстройств, не исключающих вменяемости, выявление юридически значимых патопсихологических особенностей, а также оценка степени общественной опасности этого контингента осужденных; проведение анализа существующих медико-социальных и уголовно-правовых мер по предупреждению рецидивов; изучение механизмов регрессивно-поступательной динамики деструктивного процесса через призму системных принципов детерминации с целью уменьшить диапазон прогностической неопределенности.

Ретроспективный клинико-психологический анализ позволил нам выделить три типологические модели, определяющие на момент совершения насильственного преступления деструктивный механизм поведения: дефицитарный, аффективно-доминантный и диссоциальный [4].

При дефицитарном типе доминирующим механизмом, снижающим осознанно-волевое поведение, являлись дефицитарные нарушения, которые в зависимости от нозографической принадлежности специфическим образом влияют на патопсихологические механизмы преступного поведения. Эту парциальную избирательность определяли такие негативные нарушения, как снижение круга интересов и самокритичности, ослабление познавательных процессов, способности к абстрактному мышлению и прогнозированию, обеднение эмоций, интеллектуальная недостаточность, склонность к конформному поведению и импульсивности поступков, расторможенность влечений, нарушения опосредованности иерархии мотивов, неустойчивый модус поведения и др. Дезорганизация мотивационной сферы в сочетании с нравственно-этическими дефектами нередко порождали бессмысленные по своей жестокости агрессивные реакции. Психобиологической почвой для этого типа обычно являлись психоорганические заболевания ЦНС, соматопсихические расстройства, олигофрения в стадии дебильности, хронический алкоголизм, токсикомания.

Аффективно-доминантный тип по своим клинико-психологическим проявлениям занимает как бы промежуточное положение между психофизиологическим аффектом, предусмотренным ст. 107 и 113 УК РФ, и патологическим аффектом, приравниваемым к невменяемости. Эта атипичность проявляется чрезвычайно низким порогом интолерантности к внешним раздражителям и конфликтным ситуациям, иногда производящим впечатление немотивированности. В структуре аффекта доминирующими являются брутально-дисфорический аффект, агрессивное возбуждение, сужение сознания с элементами выпадения текущих событий, часто — направленностью аффекта на посторонних лиц по типу «реакции мимо». В структуре аффекта нередко преобладает аффект страха, растерянность, хаотичное возбуждение, вплоть до тревожного раптуса. Мотив преступления обычно обозначен неопределенно, например, «на почве неприязненных отношений», «из хулиганских побуждений» [2].

Почвой для данного аффекта являлись различного рода сопутствующие психические расстройства: реактивное развитие личности, ПТСД (посттравматический синдром), психопатия с частыми декомпенсациями, психический инфантилизм.

Диссоциальный тип — (диссоциальные расстройства по МКБ-10. F 60.2, социопатии, ядерные психопатии). Как патопсихологический феномен известен с середины XIX в., когда тюремные врачи обратили внимание, что есть больные, у которых доминирующим расстройством являются дефекты в нравственно-этической сфере. В научной литературе того времени их часто обозначали как «моралепотии», «моральный идиотизм», «нравственное помешательство», «нравственное слабоумие», «криминогенные гебоиды», «нравственные дегенераты». Отличительными особенностями этой группы осужденных являлись: устойчивая антисоциальная установка, эмоциональная холодность, цинизм, немотивированная жестокость, повышенная агрессивность, отсутствие чувства раскаяния и сострадания. Цинизм, равнодушие к чужим страданиям и возможность воспользоваться чужим доверием возводится ими в ранг достоинства. В отличие от преступников, паразитирующих на человеческих пороках, этот тип осужденных без тени сомнения паразитируют на человеческой доверчивости, доброжелательности и беззащитности граждан. Весьма проблематично в отношении этих осужденных говорить о деформации нравственно-этической сферы или правосознания, скорее — о преступном сознании как устойчивой линии поведения. Иногда судебные психиатры о такого рода подследственных говорят: «психически здоров, но личностно болен».

Надо заметить, что в 70 % случаев преступления совершались в состоянии алкогольного опьянения или под действием наркотических средств. Это обстоятельство, на наш взгляд, нивелировало патопсихологический симптомокомплекс и вводило в заблуждение следственно-судебные органы относительно уголовной релевантности психических расстройств, не исключающих вменяемости. При этом даже экспертные заключения нередко игнорировались как не имеющие юридического значения.

Другое заблуждение связано с неудачной формулировкой ч. 2 ст. 97 УК РФ, привязывающей общественную опасность к психическим расстройствам. Однако ни тяжесть психических расстройств, ни характер и степень общественной опасности не находятся в пропорциональной зависимости. Более того, незначительное по тяжести деяние и патопсихологический уровень расстройств могут обусловить высокую общественную опасность и вероятность повторных преступлений.

Уголовно-правовую неопределенность ст. 22 УК РФ придает также необходимость в континууме нормы и патологии ретроспективно оценить признаки уголовной ответственности (вины, мотивов, целей, общественной опасности и др.), от правильной квалификации которых зависят правовые последствия. В юридической науке на этот счет существуют две противоположные точки зрения. Одни исследователи полагают, что если следовать принципам справедливости, а также индивидуализации и дифференциации наказания, то необходимо привести в соответствие существующие психолого-юридические конструкции субъективной стороны состава преступлений с патопсихологической действительностью. Логика суждений этих исследователей вполне понятна и заключается в том, что основополагающие принципы уголовной ответственности с учетом реалий института ограниченной вменяемости должны быть закреплены в законе, а не зависеть от субъективного вменения правоприменителя. Другие полагают, что такой подход сегодня преждевременен на том основании, что юридическая психология не располагает операциональными характеристиками признаков субъективной стороны состава преступления. Поэтому, даже если эти исследования будут востребованы юриспруденцией, то не факт, что они не окажутся в недостаточной степени унифицированными, громоздкими и труднореализуемыми на практике.

Надо сказать, что в настоящее время существует множество научных работ, предлагающих внести коррективы в статьи, предусматривающие учет психических расстройств, не исключающих вменяемости. Однако, на наш взгляд, они не выходят за рамки паллиативных рекомендаций, не могут учитывать широкой гаммы переходных состояний в континууме нормы и патологии, а главное, не решают стратегической задачи — предупреждения рецидивов.

В конечном счете, эти дискуссии сводятся к вопросу об эквивалентности критериев, смягчающих вину обстоятельств со всеми вытекающими правовыми последствиями. Не умаляя значения этих исследований, отметим, что у изученных нами осужденных эта проблема оказалась второстепенной, т. к. доминирующими особенностями уголовной ответственности у них являлись не признаки, смягчающие вину обстоятельства, а признаки, указывающие на высокую степень общественной опасности.

К ним отнесли: высокую вероятность рецидивов; низкую толерантность к конфликтным ситуациям и пороговую готовность к реализации деструктивно-агрессивных реакций; устойчивую антисоциальную направленность и дисбаланс механизмов саморегуляции поведения; резистентность к психокоррекционным, медико-биологическим и исправительным мерам воздействия; склонность к злоупотреблению алкоголем, наркотическими и токсикоманическими средствами; тяжесть преступных деяний; очевидные признаки нравственно-этической деформации и дефектов правосознания; склонность к делинквентному образу жизни.

Исходя из результатов анализа эмпирической базы данных, представляется целесообразным на современном этапе развития проблемы сместить полюс акцентов к организационно-правовым реформам и внести ряд предложений.

Во-первых, представляется оправданным введение службы психолого-психиатрического консультирования, особенно при всех насильственных преступлениях. Это обеспечит целенаправленное, своевременное и оправданное направление на комплексную судебную психолого-психиатрическую экспертизу (КСППЭ), позволит более адекватно формулировать перед психолого-психиатрической комиссией экспертные вопросы, правильно интерпретировать нередко изобилующие специфической терминологией заключения КСППЭ, рекомендовать, если в этом возникнет необходимость, особенности принудительных мер медицинского характера.

Во-вторых, гетерогенная природа насильственных преступлений у осужденных с психическими аномалиями является важным ориентиром для дифференцированных социо-биологических реабилитационных, ресоциализационных программ, однако такой дифференциации в специализированных учреждениях УИС просто нет. В системе специализированных учреждений уголовно-исполнительной системы (УИС) отмечается явный дефицит психологов с медико-психологической квалификацией, способных профессионально осуществлять психокоррекционные мероприятия, недостаточно и центров по их подготовке.

В-третьих, необходимо востребовать целенаправленные исследования по предупреждению рецидивной преступности среди этого контингента осужденных. В зарубежных странах эта проблема представлена различными вариантами концепции безопасности (превентивная изоляция, специальная превенция, неопределенные сроки наказания, институт судимости, пробации и др.), которой наряду с другими методами борьбы с рецидивной преступностью придается большое значение. Отечественное законодательство существенно уступает по разнообразию форм и методов реабилитационных программ для этих осужденных. Целесообразно для лиц с психическими расстройствами, не исключающими вменяемости, дополнительно, наряду с медицинскими и юридическими критериями уголовной ответственности, разработать и другие критерии, в частности медико-психологический (увязывающий патопсихологический симптомокомплекс с конкретным насильственно-преступным деянием) и социальный (оценивающий общественную опасность, антисоциальную направленность и их устойчивость через призму психодинамических нарушений).

Таким образом, насильственные преступления у лиц с психическими аномалиями неоднородны как по своему генезу, так и по характеру регрессивно-поступательной динамики деструктивного процесса. Индивидуализация уголовной ответственности должна учитывать особенности дефицитарных нарушений, их устойчивость, обратимость и тяжесть, специфику нравственно-этической деформации и правосознания, степень общественной опасности преступника и критичность к деянию. Такой подход обеспечит не только дифференцированность уголовно-правовых последствий и адекватный выбор реабилитационных программ, но и предупреждение рецидивов среди этого контингента осужденных.

Список литературы:

1. Уголовный кодекс РФ от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ (ред. от 25.11.2013) // Собрание законодательства РФ, 1996. № 25. Ст. 2954.
2. Горшков А.В., Г.Р. Колоколов. Краткий курс по судебной психиатрии: учеб. пособие / А.В. Горшков, Г.Р. Колоколов. — М.: Издательство «Окей-книга», 2013. 128 с.
3. Жариков Н.М., Морозов Г.В., Хритинин Д.Ф. Судебная психиатрия: учебник для вузов 4-е изд., переработанное и дополненное. — М.: Норма, 2013. 560 с.
4. Самищенко С.С. Судебная медицина: Учебник для юридических вузов. — М.: Юрайт, 2013. 371 с.