Досудебное соглашение о сотрудничестве

Тенденция к упрощению уголовно-процессуальных процедур получает все большее распространение в правовых системах стран мира, и введение более пяти лет назад в России института досудебного соглашения о сотрудничестве является одним из шагов к усилению диспозитивных начал уголовного судопроизводства. Однако и по сей день отдельные положения главы 40.1 УПК РФ не находят однозначного толкования как в доктрине уголовного процесса, так и на практике.

Само определение анализируемого уголовно-процессуального явления как соглашения предполагает наличие у сторон ряда взаимных обязательств. Однако ни ст. 317.1, ни ст. 317.3 УПК РФ [1] их перечня не содержит. Возникает вопрос: какие действия должен совершать подозреваемый или обвиняемый и достаточно ли будет в досудебном соглашении лишь перечислить данные действия или они нуждаются в конкретизации? Пункт 1.5 Приказа Генерального прокурора РФ от 15.03.2010 № 107 [2] ориентирует именно на такую конкретизацию и содержит примерный перечень действий, которые требуется исполнить обвиняемому исходя из заключенного соглашения, например: содействовать раскрытию совершенного преступления, раскрыть структуру преступной организации, участвовать в различных следственных действиях.

В связи с этим возникает проблема отсутствия четкого механизма соблюдения уголовно-процессуальных гарантий каждой из сторон. Во-первых, уголовно-процессуальным законом не предусмотрены никакие последствия несоблюдения условий досудебного соглашения защитником подозреваемого или обвиняемого; во-вторых, нет достаточной гарантии того, что при добросовестном выполнении подозреваемым или обвиняемым действий из перечня соглашения характер и пределы содействия следствию будут оценены объективно.

Ключевым, на наш взгляд, вопросом института досудебного соглашения о сотрудничестве является обязательное условие согласия подозреваемого или обвиняемого с обвинением. Нормы главы 40.1 УПК РФ не содержат прямого указания на обусловленность заключения досудебного соглашения о сотрудничестве получением согласия обвиняемого с предъявленным обвинением, однако данное положение содержится в ч. 1 ст. 314 УПК РФ, устанавливающей основания применения особого порядка принятия судебного решения. В то же время п. 15 Постановления Пленума ВС РФ от 28.06.2012 № 16 [6] закрепляет в качестве обязательного условия постановления обвинительного приговора в отношении подсудимого, заключившего досудебное соглашение о сотрудничестве, его согласие с предъявленным обвинением.

Не возникает никаких сомнений, что данное рекомендательное положение Пленума ВС РФ работает как правовая норма, хотя по природе своей таковой и не является. Налицо очередной пример осуществления несвойственных де-юре высшим судебным органам правотворческих функций, что является в корне неправильным. Однако следственная и судебная практика идут по пути наименьшего сопротивления и следуют разъяснениям Пленума.

Так, известны случаи отказа в удовлетворении ходатайства о заключении досудебного соглашения о сотрудничестве ввиду несогласия обвиняемого с предъявленным ему обвинением (полностью или в части), а также случаи возвращения уголовных дел прокурорами в порядке ст. 221 УПК РФ для производства дополнительного расследования по основанию, охарактеризованному как нарушение обвиняемым условий заключенного соглашения, а именно ввиду отсутствия с его стороны полного согласия с предъявленным обвинением (притом что к этому моменту обвиняемым оказано реальное содействие следствию: сообщены сведения о совершении им и другими лицами преступлений, ранее следствию неизвестных) [13].

Таким образом, мы имеем три совершенно разные ситуации: отсутствие в УПК РФ положения о необходимости согласия с предъявленным обвинением; наличие такого положения в Постановлении Пленума ВС РФ от 28.06.2012 и наработанную судебно-следственную практику, где в качестве мотивировки возвращения уголовного дела для производства дополнительного следствия называется отсутствие полного признания обвиняемым, заключившим досудебное соглашение, своей вины.

Попробуем разобраться в соотношении категорий «признание вины» и «согласие с предъявленным обвинением»: являются ли они тождественными или же имеют разную смысловую нагрузку?

В науке уголовного права вина - это психическое отношение лица к совершенному им общественно опасному деянию, предусмотренному уголовным законом, и его общественно опасным последствиям. В соответствии с п. 22 ст. 5 УПК РФ обвинение - утверждение о совершении определенным лицом деяния, запрещенного уголовным законом, выдвинутое в порядке, установленном данным Кодексом.

В постановлениях Пленума ВС РФ прослеживается следующая позиция. В пункте 5 Постановления Пленума ВС РФ от 05.12.2006 № 60 [7] разъясняется: под обвинением, с которым соглашается обвиняемый, следует понимать фактические обстоятельства содеянного, форму вины, мотивы совершения деяния, юридическую оценку содеянного, а также характер и размер вреда, причиненного деянием. Пункт 29 Постановления Пленума ВС РФ от 22.12.2015 № 58 [5] закрепляет именно признание лицом своей вины в совершении преступления в ряде случаев в качестве обстоятельства, смягчающего наказание. Нельзя не согласиться в данной связи с Д. Великим, который отмечал, что признание вины имеет материально-правовое значение, а согласие с предъявленным обвинением - процессуальное [9].

Представляется, что в контексте данного вопроса необходимо говорить о двух этих категориях как о категориях разной юридической природы. Признание вины содержит определенный элемент раскаяния, стремление примириться с обществом, потерпевшим, характеризует личность обвиняемого и в ряде случаев, как было нами отмечено, может выступать обстоятельством, смягчающим наказание. Согласие обвиняемого с предъявленным обвинением не требует обязательного признания им вины, оно лишь означает факт отсутствия оспаривания данным лицом, предъявленного ему обвинения. Следовательно, признание вины представляется логичным рассматривать именно как психическое отношение лица к совершенному деянию, а согласие с предъявленным обвинением – как непосредственно отношение обвиняемого к определенной имеющейся у лица, осуществляющего расследование, версии, зафиксированной в процессуальных актах о совершении обвиняемым преступления при определенных обстоятельствах, согласие с квалификацией содеянного.

Посему правильным, на наш взгляд, все же будет употребление понятия «согласие с предъявленным обвинением» как в нормах УПК РФ, так и в уголовно-процессуальных актах на любой из стадий процесса.

Развитие правового регулирования в современной России осуществляется с учетом иностранных правовых институтов и их приспособления к отечественным реалиям. Вместе с тем применение любого нового института, даже успешно используемого в иностранных условиях, не означает отсутствия проблем, как известных в практике его применения, так и принципиально новых, появление которых вызвано спецификой местных условий. Досудебное соглашение о сотрудничестве этой участи не избежало.

На досудебной стадии к таким проблемам, в частности, относятся недостаточная регламентация порядка заключения досудебного соглашения о сотрудничестве и последствиях его нарушения, отсутствие действующего механизма, препятствующего оговору и самооговору обвиняемого, применимость данного института к изобличению не соучастников, а исполнителей других преступлений и другие проблемы [11].

Принципиальным для решения является вопрос о целях, с которыми институт досудебного соглашения о сотрудничестве был введен в российскую правовую систему. Именно он определяет многие частные черты правового регулирования. Распространенной точкой зрения является то, что институт досудебного соглашения о сотрудничестве создан в целях способствования раскрытию тяжких и особо тяжких преступлений, доказывание по которым затруднено. К ним относятся различные формы организованной преступности, коррупционные преступления, преступления, связанные с незаконным оборотом наркотиков [12]. Эту цель при введении гл. 40.1 в УПК РФ декларировал и законодатель. В свете этого досудебное соглашение о сотрудничестве должно выступать инструментом не массовым, а применимым лишь в отдельных случаях, число которых невелико [14].

Однако такой вывод не соответствует не только российской, но и иностранной судебной практике. Так, в 2010–2011 гг. наиболее распространенными составами, в отношении которых применялось производство в порядке гл. 40.1 УПК РФ, являлись кражи, преступления, связанные с незаконным оборотом наркотиков, экологические преступления и мошенничества. При этом доля преступлений небольшой степени тяжести в 2011 г. составляла 55,27% (тяжких и особо тяжких – 33,3%) от общего числа – 2969 - таких преступлений. В 2012 г. доля тяжких и особо тяжких преступлений составила 59,3%, что ближе к декларируемым целям института, но также явно им не соответствует [10].

Более обоснованной представляется позиция тех авторов, которые объясняют существование досудебного соглашения о сотрудничестве необходимостью упрощения и ускорения уголовного судопроизводства [8].

Нетрудно заметить, что два изложенных выше подхода противоречат друг другу и не могут существовать одновременно. В случае необходимости повышения борьбы с организованной преступностью и тяжкими, особо тяжкими преступлениями необходимо вслед за высказанными предложениями ограничить круг составов, в отношении которых может быть заключено досудебное соглашение о сотрудничестве, установить запрет на применение этой формы уголовного судопроизводства в отношении организаторов преступлений, лидеров преступных сообществ и организованных групп. Если же исходить из целей упрощения судопроизводства и процессуальной экономии, такие ограничения устанавливаться не должны, следует расширить применение гл. 40.1 УПК и на дознание, вопреки правовой позиции Верховного Суда РФ, выраженной в Постановлении Пленума от 28.06.2012 № 16, что предлагают сделать ряд авторов [6].

Одна из проблем судебной практики касается назначения наказания. В ряде случаев наказание, назначенное по совокупности преступлений, при заключенном досудебном соглашении о сотрудничестве оказывается таким же, как при рассмотрении уголовного дела в общем порядке. Такой случай стал поводом для подачи конституционной жалобы. Конституционный Суд [4] не усмотрел оснований для признания части третьей ст. 69 УК РФ и части пятой ст. 317.7 УПК РФ противоречащими Конституции РФ. Как указал в Определении КС РФ, «правила назначения наказания по совокупности преступлений не выходят за рамки уголовно-правовых средств, которые федеральный законодатель вправе использовать для достижения конституционно оправданных целей дифференциации уголовной ответственности и наказания, усиления его исправительного воздействия на осужденного, предупреждения новых преступлений и тем самым - защиты личности, общества и государства от преступных посягательств, а также, будучи взаимосвязанными с другими положениями уголовного закона, в том числе предусматривающими правила назначения более мягкого наказания при выполнении обвиняемым взятых на себя по досудебному соглашению о сотрудничестве обязательств, не допускают избыточного ограничения прав и свобод при применении мер уголовно-правового принуждения».

Такая аргументация, безупречная формально-логически, полностью противоречит цели института досудебного соглашения о сотрудничестве. Если считать, что нормы гл. 40.1 должны помочь в борьбе с организованной преступностью, преступлениями против интересов государственной службы, торговлей наркотиками, то нужно учитывать, что большинство из этих преступлений, во-первых, являются тяжкими или особо тяжкими, а во-вторых, речь в этих случаях будет идти именно о совокупности преступлений. Таким образом, обвиняемые лишаются гарантий назначения в их отношении более мягкого наказания, т.е. теряют стимул к заключению досудебных соглашений о сотрудничестве. В итоге данный правовой институт оказывается недействующим.

Если же считать, что досудебные соглашения о сотрудничестве преследуют цель процессуальной экономии и освобождения судов от длительного рассмотрения большого количества уголовных дел небольшой и средней тяжести, противоречия при назначении наказания удастся избежать. Но действительно ли досудебные соглашения о сотрудничестве служат целям процессуальной экономии?

Норма п. 4 ч. 1 ст. 154 УПК РФ, которая устанавливает право следователя выделить материалы в ­отношении лица, с которым заключено досудебное соглашение о сотрудничестве, в отдельное производство, в настоящее время высшими судами толкуется как императив [6]. Отметим, что до появления разъяснений Пленума ВС РФ в 2012 г. практика судов по этому вопросу не была единообразной.

В итоге при существующем правовом регулировании досудебное соглашение о сотрудничестве не является и экономичным способом осуществления правосудия. Оно не выполняет ни одной из целей, для достижения которых могло служить, а потому в текущем виде является крайне неудачным процессуальным институтом.

Таким образом, необходимо изменить ст. 305 и 307 УПК РФ, дополнив содержание обвинительного или оправдательного приговора выводами суда о ценности показаний лица, заключившего досудебное соглашение. Кроме того, в ч. 4 ст. 413 УПК РФ об основаниях возобновления производства по уголовному делу в силу новых обстоятельств дополнить пунктом о приговоре, установившем неисполнение лицом досудебного соглашения о сотрудничестве.

Отметим, что такое решение проблемы не будет противоречить и конституционно-правовому смыслу приведенных норм, выявленному КС РФ в Определении от 19.11.2015 № 2581-О [3], касающемся оспаривания ст. 413 УПК РФ, где указано, что применение гл. 49 УПК РФ «направлено не на восполнение недостатков предшествующей обвинительной и судебной деятельности, а на обеспечение возможности исследования фактических обстоятельств, которые уголовный закон признает имеющими значение для определения оснований и пределов уголовно-правовой охраны, но которые в силу объективных причин ранее не могли входить в предмет исследования по уголовному делу».