ТВОРЧЕСТВО В.В. ЛИЧУТИНА 1970—1980-Х ГОДОВ В КРИТИКЕ. ОСНОВНЫЕ КРИТЕРИИ ПОДХОДА К АНАЛИЗУ РАННЕЙ ПРОЗЫ ПИСАТЕЛЯ

Уже с выходом в свет первой повести «Белая горница» (1972) творчество замечательного поморского прозаика В. Личутина оказалось в центре внимания не только читающей публики, но и критики. Его произведения привлекали своей чистотой и душевностью, откровенностью, чутким отношением к красоте родного языка, «поначалу казалось, что появился писатель-этнограф, повествующий о реалиях поморского быта» [3, с. 246]. Однако, именно подобное пристрастие к детальному отображению жизни северной деревни, («бытописательный» аспект прозы — Н. Павлов) на долгие годы определило довольно поверхностный взгляд на творчество В. Личутина. Советское литературоведение, скованное жесткими идеологическими рамками, начинает рассматривать молодого поморского писателя как представителя «деревенской прозы». Вслед за творчеством В. Белова, Ю. Трифонова, В. Шукшина, Ф. Абрамова и других истинно русских по своим убеждениям прозаиков, критика долгие годы будет приравнивать произведения В. Личутина к бытовым с явным уклоном в сторону психологизма. Причем подобная ограниченная трактовка — результат опоры на довольно формальный признак в структуре художественного текста — тематику. Зачастую в анализах и разборах личутинских повестей и романов 1970—1980-х гг. встречаем такие утверждения: «Его по-прежнему привлекает жизнь поморской деревни, будни сельских тружеников. <…> основательно высвечивает обыденное, стремится к познанию сложности повседневных, широко распространенных явлений» (Галимов Ш.) [4, с. 114], или «Личутин — талантливый бытописатель. Свежая, цельная мысль незаметно, как бы сама собой вплетается у него в повествовательную ткань… А вот когда он пытается сконцентрировать идею в коротком разговоре героев или выразить ее публицистически открыто, то почти всегда терпит неудачу. Не находит естественного выражения и стремление писателя к философичности» (Павлов Н.) [8, с. 126], или «Как возродить вековые промыслы, как вернуть Поморской земле хозяина, способного остановить вымирание поморских деревень? Автор голосом, полным боли, задает вопросы, ответить на которые сможет только время» (Бондаренко В.) [3, с. 205].

Естественно, подобные черты присущи произведениям В. Личутина, но они являются приоритетными лишь в области формы, содержания, скрывая под собой сложнейший пласт общественно-социальной проблематики. Советские критики обращали внимание и на глубину психологической разработки характеров, и на освещение писателем страниц истории, и на нравственно-философский подтекст произведений. Но каждая из этих сторон личутинской прозы рассматривалась ими самостоятельно, обособленно, в то время как все эти аспекты, на наш взгляд, тесно взаимосвязаны друг с другом и составляют основу мировоззренческой концепции писателя, в центре которой стоит Россия, искренняя тревога автора за судьбу ее народа. Думается, что столь сложное выдвижение на первый план в прозе В. Личутина 1970—1980-х гг. нравственной стороны русской жизни, как будто намеренное игнорирование политической проблематики обусловило не только рассмотрение ее в жестких рамках «деревенской прозы», но и стало причиной возникающих заблуждений относительно идейно-тематической направленности многих произведений.

Даже в лучших критических разборах, основанных на классическом для русской литературы, религиозно-нравственном взгляде на мир, исследователи не идут дальше теоретических умозаключений о бесспорном интересе писателя к социальной стороне бытия. В частности, Л. Баранова отмечала: «Природа художественного дара Личутина такова, что эстетическое в нем естественно превалирует над социологическим. Но эстетика народной жизни, анализ ее нравственных укладов дают возможность таких обобщений, которые не уступают своими отгадками и своей глубиной тому, что принято называть социологической правдой» [2, с. 121]. При этом исследователь считает, что Личутина нельзя упрекнуть в «излишней эстетизации» и «любовании патриархальным колоритом русской деревни», т. к. писатель «пристрастен именно к нравственному достоинству народа». Баранова, довольно близко подходя к разгадке картины мира, отраженной В. Личутиным в ранних произведениях, в то же время не вполне ясно осознает, во-первых, причины столь широких обращений писателя к нравственно-психологической стороне жизни человека, а во-вторых, истинного значения пропорции соотношения друг к другу бытового и психологического аспектов. Думается, Россия, ее традиции, народ были уже с первых произведений (литературных и особенно публицистических) в центре внимания В. Личутина, однако как таковая проблема Родины, патриотизма в ранних произведениях решалась им через проникновение во внутренний мир русского человека. Более того, осмелимся заметить, что именно в духовном, национальном самоопределении прозаик и видит избавление России от социальных проблем и противоречий современности

Об этой особенности прозы В. Личутина довольно ясно и аргументировано высказался в начале 1900-х годов исследователь А. Афанасьев. В статье «Опыт печали и счастья» он выводит интересную версию о причинах столь пристального внимания писателя к «душе» человека. А. Афанасьев говорит о том, что подобная творческая манера — литературная мистификация, цель которой заставить русский народ обратиться к самим истокам назревающих в советском обществе политических противоречий. «Его проза — это вполне самостоятельная, суверенная эпоха, которая словно сместилась в сторону от остальных, известных нам эпох, и вполне самодостаточная, с четкими национальными признаками культура, но будто свернувшая в захорон с торной дороги политической жизни. Мистификация, столь привычная, как писалось выше, для российской словесности, усугубляется тем, что на любой странице писатель охотно и щедро рассыпает убедительные приметы быта и времени, о котором пишет. Это мудрый и ловкий обман» [1, с. 181—182].

Осмелимся заметить, что подобному переносу акцентов с социологического на нравственный в творчестве В. Личутина есть закономерное объяснение. Во-первых, произведения 1970—1980-х гг. — своеобразная проба пера. Писатель, начинавший активную творческую деятельность как публицист, словно исследует свой талант в силе проникновения во внутренний мир русского человека, в освещении основ бытия родного народа. Он будто с опаской, прощупывая каждый шаг, рисует пред нашим взором сложную жизнь северной деревни, колоритно описывает характеры простых тружеников и, на первый взгляд, абсолютно безразличен к общественно-политическим проблемам, захлестнувших жителей городов. Порой создается впечатление, что В. Личутин осознанно старается уйти от противоречий современности в сферу внутренних переживаний своих героев, отгородиться от насущных вопросов политики и экономики «бытописательством», обращением к страницам исторического прошлого России. Однако заметим, что подобная творческая манера — свидетельство глубочайшего в своей серьезности подхода В. Личутина к осознаю главной темы своего творчества — темы Родины.

Действительно, ни в ранних небольших рассказах и повестях, ни в более поздних романах «Фармазон» (1979), «Последний колдун» (1973—1979), «Скитальцы» (1985) автор не затрагивает напрямую тему России. Проблемы современности интересуют В. Личутина с точки зрения их влияния на русскую душу, которая, к слову, стоит на одном из первых мест в его художественно-исторической концепции России. Досконально исследовав самые потаенные уголки в сердце русского человека, В. Личутин приходит к мнению, что основные проблемы современной России — проблемы нравственного толка. Они определяются автором в понятии «томление духа», которое приобретает в его произведениях социологический аспект. В кризисные для России 90-е годы В. Личутин создает поистине революционные по отношению ко всему своему предшествующему творчеству романы: «Любостай» (1987), «Миледи Ротман» (2002), «Беглец из рая» (2005) — и подходит в них к нравственному понятию «томление духа», с социально-политических сторон. Прозаик считает, что именно в слабости нравственности, веры, основ национального самосознания — всего того, что вызывает в людях духовное томление, а русского человека ведет к потере истинного смысла жизни, и заключен корень политической нестабильности России.

Во-вторых, для того, чтобы осмыслить точку зрения В. Личутина на наше Отечество и отражение этой позиции в произведениях необходимо художественную прозу автора рассматривать в тесной связи с его публицистическими статьями и выступлениями, в которых обозначился неповторимый, духовно-нравственный взгляд на путь историко-политического развития нашей страны. В своем публицистическом творчестве исследователь создает своеобразную концепцию России и русского национального характера, которая зиждется на опыте русской религиозно-философской мысли XIX—XX веков (П.Я. Чаадаев, А.С. Хомяков, М.М. Бахтин, архиепископ Серафим (Соболев) и других). При этом в основе личутинского «ощущения» Родины лежат такие вечные ценности, как дом, семья, вера, «родовая память», единство со своим народом, соборность…Довольно точно понял и прочувствовал прозу В. Личутина с этих позиций Ю. Дюжев. В ходе размышлений над публицистическим очерком «Цепь незримая» исследователь приходит к мысли, что художественные произведения писателя («Вдова Нюра», «Крылатая Серефима», «Любостай») — это «реквием по отчей земле», которая находится на пороге гибели. Ю. Дюжев верно подметил, что в историософии В. Личутина нравственные основы русской жизни — тот стержень, на котором держится Россия как мировая политическая держава, и трагедия современной ситуации в попытке уничтожить эти традиционнее законы русского бытия. В качестве доказательства исследователь приводит слова самого прозаика: «стремительно обрезался стержневой пласт народной культуры, который служил не только основаньем национальной пирамиды духа, но пронизывал ее насквозь, приобретая с веками все большую крепость и настой» [5, с. 153].

Подобного взгляда на социально-философский подтекст творческого наследия В. Личутина придерживается и Ю. Павлов. Критик отмечает, что в центре личутинской концепции Родины лежит понятие «русскость», которое сводится автором к вере в народ, в силу его национального духа. Исследуя ранние произведения и публицистику В. Личутина в тесной взаимосвязи с общественно-политическими противоречиями современности, Ю. Павлов замечает, что в них писатель избрал третий путь в отношении к Родине. Не желая отрекаться от «своего национального «Я», не окунаясь в омут интернационализма и космополитизма, В. Личутин идет по своему особому пути, пути истинно русского человека-патриота, способного разделить все невзгоды и трудности своего народа и Отечества. «Настал момент, когда родовая память проснулась в нем, — пишет Ю. Павлов, — поразился он воле и силе характера своих предков, очеловечивших суровый край, освоивших земли Сибири и до Америки дошедших и осевших там, создавших высокую культуру, поразился богатству родного языка, поверил в свой народ, землю, чужая боль стала его болью…» [9, с. 86].

В-третьих, раннее творчество В. Личутина, на наш взгляд, следует рассматривать как один из этапов в исследовании социальных проблем России, которые автор видит в духовно-нравственном разладе человека с самим собой и с традиционными основами русской жизни, что ведет русский народ к отречению от своих национальных корней. Эта позиция взглядов на политические противоречия в России наиболее ярко и открыто отображена в романах 1900—2000-х гг., времени активной пропаганды нового пути для России со стороны государственной власти: «Полагали, — пишет В. Личутин, — что если мы отречемся от прошлого, то сразу и переменимся», но эти перемены несут в себе «лукавство», внедряют в «слабую душу» растерянность [7, с. 141].

Исходя из этих замечаний, мы видим необходимым рассматривать произведения В. Личутина 1970—1980-х гг. с позиции реализации в них темы Родины. При этом особое внимание следует обратить на концепцию Родины, отраженную в публицистическом наследии писателя. В статьях 1970—1980-х гг. он обращается к разнообразным сторонам политической жизни государства, рассматривает вопрос «Россия — Запад», пытается найти причину оскудения русского духа. Думается, подобный духовный отклик на проблемы современности — это черта характера самого В. Личутина, человека страдальца, искренне радеющего за благополучие Родины. «…русский дух, побиваемый сегодня супостатами, палачами и чернокнижниками, — пишет в «Слове о Личутине» А. Проханов, — иссеченный, исколотый, с криком и воплем покидает городки и села, театры и школы, дивизии и флоты и, стремясь уцелеть, выбирает чью-нибудь отдельную душу. Вселяется в праведника, вмещается в пророка, голосит криком свидетеля и очевидца. В писателя Личутина вселился русский дух такой светоносной силы, что из его книг золотыми пучками светит в черную ночь русского лихолетья. Путник, застигнутый тьмой, военный отряд, сбившийся с пути, богомолец, потерявший храм, гонец, заблудившийся в чаще, видят колею, идут на этот луч, обретают в омертвелом испуганном сердце любовь и веру» [10, с. 633]. А со своей стороны добавим и чувство Родины. Произведения В. Личутина настолько многогранны и глубоки, что ни у кого не остается сомнения, что писатель-богомолец родного Отечества, скиталец, ищущий выход для родины из хаоса и тьмы духовного растления.

В интервью газете «Труд» за 8 августа 2006 г. В. Личутин замечает, что «писатели всегда исполняли роль священников, духовников, а должности выше уже нет» [6, с. 5]. Проводя параллель между словами В. Личутина о месте и роли творца слова в мире и художественным наследием русской классической литературы XIX в., понимаешь, насколько высокую нравственную планку автор ставит перед собой и своим творчеством. «Писателя без душевных мук и сердечных переживаний не бывает», — замечает прозаик [Там же]. При этом под «душевными муками и сердечными переживаниями» В. Личутина кроется не столько нравственный выбор, возникающий перед писателем на протяжении всей жизни, поиски ответов на вечные «вопросы» бытия, сколько внутренняя боль за судьбу русского народа, тревога за Россию… Подобная позиция является, на наш взгляд, жизненным кредо, которому он следует уже с первых произведений публицистической и художественной прозы.

Список литературы:

1. Афанасьев А. Опыт печали и счастья. О прозе В. Личутина//Подъем — 1993 — 2. — С. 179—185.
2. Баранова Л. Душа и слово (о Владимире Личутине)// Литературная учеба — 1981 — 5, с. 116—125.
3. Бондаренко В. Не оскудеет родовая память//Знамя — 1980 — 6. — С. 246—248.
4. Галимов Ш. Правда характеров (О новых повестях В. Личутина)//Север — 1978 — 2. — С. 114—120.
5. Дюжев Ю. Когда душа горит (Заметки о творчестве Владимира Личутина)//Север — 1984 — 10. — С. 107—112.
6. Личутин В. Писателя без терзаний не бывает//Труд — 2006 — 8 авг. — С. 5.
7. От горьких утрат к возрождению [Беседа В. Личутина и поэта Г. Калюжного]//Наш современник — 1989 — 12. — С. 139—146.
8. Павлов Н. Стихия творчества//Север — 1981 — 10.
9. Павлов Ю. «Счастья не ищут на стороне…» (Штрихи к портрету В. Личутина)//Кубань — 1990 — 5. — С. 85—89.
10. Проханов А. слово о Личутине/В кН.: Личутин В. Душа неизъяснимая: Размышления о русском народе/Владимир Личутин; [Послесловие А.А. Проханова]. — М.: Инфпрмпечать, 2000. — 637 с.