НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕТКИ К АНАЛИЗУ РАССКАЗА Л.Н. АНДРЕЕВА «ЖИЛИ-БЫЛИ»

Советское литературоведение однобоко и плоско давало оценку многим шедеврам русской классической литературы. Подобная участь постигла и творчество прозаика начала XX столетия Л. Андреева. В своих статьях мы уже не раз обращались к творчеству этого писателя, так как оно бесценно для осмысления закономерностей современного литературно процесса, да и развития сегодняшнего духовного облика человека.

В своем художественном творчестве Андреев выявляет закономерную взаимосвязь между социально-экономическим положением в России рубежа веков и нравственно-культурным, религиозно-духовным развитием личности. На наш взгляд, исторические события в России начала ХХ столетия во многом перекликаются с событиями в стране 1990-х годов, которые повлекли за собой не только социальный хаос, но и духовное падение нравов.

В связи с этим целью нашей работы является попытка осмысления нравственно-религиозного облика героев Андреева на примере рассказа «Жили-были».

Актуальность исследования обусловлена тем, что в противовес узкому, политически закомплексованному суждению советского литературоведения о творчестве Л. Андреева мы постараемся рассмотреть проблематику рассказа «Жили-были» с современных позиций с опорой на православие, которое, по словам В. Кожинова, за тысячелетнее развитие русского народа стало его неотъемлемой частью.

Будучи ограниченными в объеме нашего исследования мы не имеем возможности подробно останавливаться на оценке произведений Андреева критикой, однако, наша попытка литературоведческого анализа рассказа «Жили-были» основывается на работах Л. Иезуитовой, Л. Смирновой, А. Богданова, М. Дунаева и других. Именно эти исследователи отошли от традиционного осмысления нравственно-духовной проблематики произведений Л. Андреева, предложенной советским литературоведением, и постарались открыть новые грани в творчестве писателя.

Интересно, что религиозно-библейские мотивы в рассказе «Жили-были» (1901) занимают эпизодический, фоновый, характер. Темы смерти, смысла жизни осмысливаются писателем не в традиционном ключе, сквозь призму православных ценностей, а, наоборот, вдали от них. Герои даже перед смертью не стремятся найти успокоение души в единении с Богом, они не задумываются о том, что ждет их после смерти. Им, впрочем, как и автору, намного важнее земная жизнь.

В центре внимания писателя больные из палаты № 8 купец Лаврентий Петрович Кошеверов и дьякон Филипп Сперанский. Оба героя тяжело больны и доживают свои последние дни в клинике. При этом писателю важно показать разность жизненной позиции, отношение героев к смерти. На первый взгляд может показаться, что в рассказе противопоставляются друг другу человек, прожигающий свою жизнь, не задумывающийся над нравственно-христианскими проблемами, и церковнослужитель, отдавший свою судьбу и душу в руки Всевышнего. Но на поверку все оказывается сложнее. Ни дьякон, ни тем более купец не ощущают внутренней потребности в единении с Богом.

Уже с первых строк Андреев дает характеристику своему герою, купцу Кошеверову: «богатый и одинокий», «измученный жизнью человек». Причем доминирующие позиции в его душе занимает чувство одиночества, которое не исчезает ни на секунду. Лаврентий Петрович не ощущает себя нужным «алчным родственникам», не испытывает удовлетворения от повышенного внимания врачей, им полностью овладевает апатия, постепенно перерастающая в настоящую ненависть к окружающим, нежелание общаться с ними. И чем больше героя окружают люди, чем обстоятельнее осматривают его тело и исследуют корни болезни, тем «глубже и страшнее становилось одиночество души», тем чаще посещают его мысли о том, что он «куда-то очень далеко едет, и все вокруг него носило характер временности, неприспособленности для долгого житья» [1, с. 135]. Ощущение себя вне движения жизни, моральное истощение души Лаврентия Петровича, отсутствие смысла существования — все это не кажется нам странным, т. к. не может человек достигнуть иного итога, нежели духовная пустота, если в жизни его отсутствует тот стержень, та нравственно-православная опора, которая не позволяет ему потерять веру в себя, в жизнь: «Выходило из его отрывочных ответов, что он много ел, много пил, много любил женщин и много работал; и при каждом новом «много» Лаврентий Петрович все менее узнавал себя в том человеке, который рисовался по его словам. Странно было думать, что это действительно он, купец Кошеверов, поступал так нехорошо и вредно для себя. И все старые слова: водка, жизнь, здоровье — становились полны нового и глубокого содержания» [1, с. 135]. Однако понять и переосмыслить свою жизнь, прошедшую сквозь чувства ненависти, обиды, боли, герой не способен, так как душа его полна лишь пеплом и золой. Кошеверов ни во что не верит, и это отсутствие Бога в душе погружает героя в бездну вневременного одиночества и пустоты: «Он не верил в Бога, не хотел жизни и не боялся смерти» [1, с. 140].

Ожесточенность обезбоженной души героя, ненависть к миру и окружающим людям заставляет его испытывать боль при виде поцелуев студента Торбецкого со своей возлюбленной, грубить дьякону Сперанскому. Кошеверов не может себе представить, что для кого-то жизнь может быть радостной и желанной, в результате чего он стремится разрушить, испепелить жажду жизни, любви, тепла в душах соседей по палате. Потому-то купец с таким злорадным удовольствием кидает жестокие слова дьякону о скорой смерти, а уничтожение веры в жизнь приносит ему «отраду и облегчение».

В образе купца Кошеверова Андреев стремился показать опустошенного жизнью «без нужды, без пользы, без радости» человека, душа которого пуста и одинока. Но герой не желает, да и не задумывается над тем, каким образом заполнить этот вакуум созидающими чувствами веры в Бога и благодарности ему за жизнь.

Мотив отсутствия Бога в душе человека определяет и характер дьякона Сперанского. Отец дьякон, в противовес Кошеверову, любит жизнь, радуется каждому ее мгновению; его не посещает чувство одиночества и скуки: общительность, добродушие переполняют героя, отодвигают смерть от него. Однако, несмотря на сан, Сперанский далек в своих мыслях от Бога. Смысл жизни для него заключается не в подготовке души для Всевышнего, а в земных радостях: «Он был болен неизлечимо, и дни его были сочтены, но он этого не знал, с восторгом говорил о путешествии в Троицко-Сергиевскую лавру, которое он совершит по выздоровлении, и о яблоне в своем саду, которая называлась «белый налив» и с которой нынешним летом он ожидал плодов» [1, с. 139].

Мысли и разговоры дьякона заняты женой, которая выше него, любимым внуком Тосиком, «приложившим» руку к письму, но ни разу он не размышлял о Боге, роли веры для человека. Дьякона больше волнует сам факт перевода его из псаломщиков в более высокую и почитаемую должность, его буквально распирает гордость при рассказе о бумаге, присвоенной ему при посвящении: «Вот такая огромная, ...и по всей буквы, буквы. Какие черные, какие с золотой тенью. Редкость, ей-богу! <...> А внизу печать архиерейская. Огромна я, ей-богу, — чисто ватрушка. Одно слово, за милую душу!» [1, с. 141]. Даже трогательные, религиозные песнопения и мольбы рождаются в душе Сперанского не при мысли о высшей благости Христа, а при виде из окон больничной палаты солнечных лучей и безоблачного неба; напевая «Высшую небес», он преображается («осунувшееся лицо его становилось более светлым, но также и более важным»), испытывает настоящий внутренний подъем. Однако радость вызывает не мысль о благах божьих, а гордыню: «сразу видно было, что это поет дьякон, а не псаломщик».

В душе Сперанского происходит то, чего не могло быть в героях русской классической литературы XIX века: замена Всевышнего на земное чувство радости от жизни. Потребность в молитве просыпается в нем как отклик на красоту окружающего мира, умиление от его созерцания: «... он вплотную подходил к окну и вскидывал глаза к глубокому, безоблачному небу: просторное, далекое от земли, безмятежно красивое, оно само казалось величавою божественною песнью. И к ее торжественным звукам робко присоединился дрожащий человеческий голос, полный трепетной и страстной мольбы...» [1, с. 140]. При этом небеса воспринимаются героем не через божественные истины (традиционно, с религиозной точки зрения, говоря о небе, человек имеет ввиду Всевышнего), а как частица окружающего прекрасного мира. Для дьякона смысл жизни сводится к земным радостям и заботам, потому-то он и боится смерти.

Радоваться жизни, небу, солнышку — вот к чему стремится Сперанский, вот, к осознанию каких ценностей в итоге своего существования придет купец Кошеверов. И финальный плач героев о «солнце, которого больше не увидят, о яблоне «белый налив», которая без них даст свои плоды, о тьме, которая охватит их, о милой жизни и жестокой смерти» призван показать читателям всю прелесть, мимолетность жизни, которую человек способен осознать лишь перед лицом смерти.

Таким образом, в рассказе «Жили-были» Андреев делает попытку осмыслить вопросы жизни и смерти, но осознание этих проблем проходит вдали от православных идеалов, вне Бога. Прав, на наш взгляд, Богданов А.В., который утверждает, что небеса для автора остаются «пустыми», а «загадку бытия» он ищет в самой жизни [2, с. 17]. Для героев Андреева ценным становится земной рай, реальное счастье от осознания прелести окружающего мира. Смерть же воспринимается не как новая ступень для дальнейшего существования человеческой души, а как страшный итог жизни, погружение в холодный мрак безвременья. При этом нетрадиционное осмысление жизни и смерти связано с попыткой разработки образа священнослужителя, душа которого не принадлежит Всевышнему. Мотив «обезбоженной души» будет разрабатываться писателем в дальнейшем творчестве параллельно с мотивами «молчащего Бога» и «богоборчества», а образ дьякона Сперанского встанет в длинный ряд характеров церковнослужителей, созданный Андреевым.

Список литературы:

1. Андреев Л.Н. повести и рассказы. — Куйбышев,1981. — 512 с.
2. Богданов А.В. Леонид Андреев // Андреев Л.Н. Собрание сочинений. В 6 т. Т. 1. Рассказы. 1898—1903 гг. — М., 1990 г. — С. 3—20.
3. Дунаев М.М. вера в горниле сомнений: Православие и русская литература в XVIII—XX веках. — М., 2003. — 1056 с.