СРЕДСТВА ОРГАНИЗАЦИИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА И ЭКСПРЕСИВНОЕ СЛОВООБРАЗОВАНИЕ В ПОЭМЕ В. Я. БРЮСОВА «КОНЬ БЛЕД».

Поэма «Конь Блед» была написана В. Брюсовым в 1903 году, в один из самых интересных и плодотворных периодов в творчестве поэта, когда он, отойдя от крайнего субъективизма своих ранних сборников, начал интересоваться происходящими вокруг него событиями, обратившись к урбанистической поэзии. Тема города звучит у него в этот период особенно явственно, от замкнутого мира своего «я» он пытается перейти к изучению жизни социума, определить закономерности его развития. При этом Брюсов еще не отошел от некоторого мистицизма, свойственного символистам-декадентам, и в итоге поэму «Конь Блед» можно расценивать как идеальный баланс между творчеством Брюсова-декадента и совершенно нового Брюсова — поэта города. В поэме сосуществуют две разные реальности, каждая из которых отражает определенную сторону сложного, символического образа. Одна сторона этого образа, где повествуется об обыденной, цикличной и суетной жизни города, а также описывается городской пейзаж, непосредственно отражает объективную реальность. Фантастическая часть поэмы, где речь идет о явлении Всадника Апокалипсиса, являет собой авторскую философскую мысль-предупреждение всему человечеству. Кольцевая композиция поэмы довершает общее впечатление, придавая главной идее еще большую масштабность, оттенок некоей цикличности; на ум при прочтении приходят мысли о предначертанности человеческих судеб.

Таким образом, ввиду неоднозначного отношения самого автора к затронутой им проблеме и общей сложности образа города, можно заметить также, что в поэме наблюдается смешение различных лексических пластов, используется как нейтральная, так и стилистически окрашенная лексика.

Интересна прежде всего сама морфологическая природа слова блед, вынесенного в заглавие поэмы. Оно называет имя коня четвертого всадника Апокалипсиса. Само это слово в форме имени существительного, называвшего определенный признак, существовало еще в древнерусском языке. В словаре русского языка XI-XVII веков указано, что его значение — «то же, что и бледность», и употреблялось оно в библейских Откровениях или в других религиозных текстах (житиях святых): и светлость лица его бледъ имуще отъ великаго труда и въздержания и бдения. В самом же Откровении Иоанна, откуда взят эпиграф к поэме, наименование блед имело не только общее цветовое значение, но служило еще и символом смерти. Наличие такого древнего, архаичного термина в заглавии поэмы определяет своеобразие лексического состава текста — он изобилует лексикой высокого слога, словами, по своему происхождению нередко восходящими к церковнославянскому книжному языку.

Важную роль играет словообразование — как лексическое, так и семантическое. Актуализация того или иного языкового элемента приводит к расширению и углублению семантики слова, помогает раскрыть всю его семантическую объемность. Процесс словообразования представляет собой наибольшую творческую ценность, а его изучение при подробном рассмотрении контекста помогает читателю проникнуть в тайны внутренней формы слова.

Данная работа посвящена исследованию экспрессивности языка поэмы Брюсова. Экспрессивность — одна из важнейших черт поэтического языка в целом, «в художественных текстах основой словесной экспрессивности прежде всего является образность, актуализирующая яркое эмоциональное представление о предмете» [3, с. 81]. Главной задачей работы является анализ самых ярких приемов, использованных поэтом для создания художественного образа, а также выявление самых активных средств экспрессии в тексте поэмы.

Для создания атмосферы некоей роковой тайны, мистического настроения автор использует свою лингвистическую эрудицию, грамотно подбирая в ряде случаев производные образования, восходящие к архаичным формам, утраченным в современном русском языке. Таким образом Брюсов подчеркивает значимость внутренней формы слов в контексте своей собственной идеи и установок; а также в контексте исключительной, полуфантастической ситуации, данной в поэме. В работах ученых, таких, как Л.В. Зубова, Р.О. Якобсон, последовательно проводится мысль о частотности и значимости обращений к внутренней форме слова в поэтическом языке в целом. Например, исследовательница творчества М. Цветаевой Л.В. Зубова отмечает: «внимание поэта к внутренней форме слова связана с активизацией образных ресурсов языка, со стремлением к переосмыслению автоматизма речи, с поисками этимологического значения как первоисточника смысла» [2, с. 12].

В первой главе обращаем внимание на лексемы естество и существо, появляющиеся в контексте вполне обыденного, несколько хаотичного городского пейзажа. Внутренняя форма этих слов помогает понять замысел автора. В современном русском языке эти слова утратили свою членимость, но изначально они были образованы от местоимения есть и причастия сущий (т. е. «существующий») посредством присоединения суффикса -ство. Следовательно, постановка в контекст именно этих лексем вполне согласована с основными задачами автора: описываются не люди, не личности, а именно существа — то есть все сущие, масса. Это только подчеркивает некоторую приземленность и бездуховность пространства города. Что-то подсказывает, что с этими «опьяненными городом» существами должно случиться что-то исключительное — не зря сказано, что толпы словно преследует «неотвратимый рок».

Таких примеров намеренной постановки в текст слов с затемненной, но символичной внутренней формой с целью усиления эффекта в поэме множество. Например, слово воплотившийся образовано от воплотить(«воплощение»), и оно, по Фасмеру, имеет церковнославянскую приставку, бывший предлог во-. Слово восходит к существительному плоть(в значении «тело, кожа»). Слово трепет образовано посредством нулевой суффиксации от древнерусского трепетати, который возводят к трепати (т. е. «то, что треплет тебя изнутри»), смятенье образовано от древнерусского мятение(в значении «суета, общее движение») посредством присоединения приставки с- со значением совместного действия, исчезнуть — образовано посредством присоединения приставки ис- со значением законченного абстрактного действия к глаголу чезнути(«угасать»), а слово вонзити, по Срезневскому, связано с древнерусским ньзити(«пронзить»), что, по Фасмеру, восходит к существительному нъза(кончик ножа).Следовательно, образовано оно с помощью приставки со значением направленности действия вовнутрь во-.

Стоит также особо выделить типичные церковнославянизмы, составляющие возвышенный пласт лексики (владыка, простирати, стремили) Автор использует их для создания настроения, как средство стилизации.

Все эти примеры свидетельствуют об аналитичности Брюсова в языковых поисках — автор стремился организовать лексическое пространство своей поэмы так, чтобы каждая лексема служила авторской установке на мистицизм, эпичность, возвышенность и одновременно максимальную драматичность.

К другим приемам организации художественного текста в поэме можно отнести:

1. 1)Помещение в один контекст в качестве однородных членов однокоренных слов, содержащих различные словообразовательные морфемы. Например, «души опьяневших, пьяных городом существ».
2. 2)Соположение однокоренных слов, содержащих приставки, противоположные по значению: например, «развитый свиток»
3. 3)Помещение в один контекст в качестве однородных членов слов, образованных по одной словообразовательной модели. В данном случае, это примеры с нулевой суффиксацией: «заглушая гулы, говор, грохоты карет…» или «с рокотом колес и скоком». Интересен также пример соположения лексем ворвался, вонзился — исторически они тоже образованы по одной словообразовательной модели, хотя в современном русском языке глагол ньзити мы не выделяем.

Обращает на себя внимание особенный случай, связанный также с исторической стилистикой и отмеченный повышенным вниманием поэта к внутренней форме слова. Это помещение в один контекст этимологически родственных слов, корни которых мы сейчас не различаем. Это слова восторг и растерзанный(в данном контексте обозначает состояние человека). Они употребляются для характеристики исключительных, по автору, персонажей, узревших «божию десницу». Оказывается, «восторг», который испытывает блудница, целуя лошадиные копыта, и «растерзанное» состояние безумного из больницы — этимологически сходные ощущения. По Фасмеру, чередование корней торг/терз в древних словах торгати и терзати восходит к одному праславянскому архетипу *tьrgati («дергать, рвать»). Только приставки наполняют лексемы «восторг» и «растерзанный» разными оттенками: возвышенная церковнославянская приставка воз- придает архетипу *tьrgati значение возвышенного «терзания» и «рвения», некоего божественного удовольствия, блаженства, а приставка -рас приводит к появлению у *tъrgati иного значения: это несчастный, буквально «разорванный» своей печалью человек.

Если говорить о словообразовательных средствах и их продуктивности, то наиболее продуктивны в тексте поэмы образования с нулевой суффиксацией(рокот, скок, выкрик, топот, говор, грохот, крик, трепет, твердь, сбыт, и т. д.) Все они призваны обозначить состояние окружающей среды или людей, наметить общую атмосферу и настроение. Большинство из этих образований — отглагольные.

Продуктивны и приставочные образования: проходили — приставка про- со значением повторяющегося, кратковременного действия(люди проходили); преследовал — приставка пре- со значением непрерывного действия с какой-либо целью ; ворвался — приставка во- со значением направленности действия вовнутрь; несозвучный, ненужный — приставка не- со значением отсутствия признака; возвещали — церковнославянская приставка воз- с «высоким» значением; разгорелась — приставка раз- со значением интенсивности действия; выскочил — приставка вы- со значением направленности действия наружу; убежавший — приставка -у со значением направленности действия наружу, набежало — приставка на- значение направленности действия в одну точку. Интересно ведет себя многозначная приставка -с: она выступает в значении «ликвидировать что-либо»(смыли), также в значении направленности действия сверху вниз(свыше) и в значении завершенного действия(сгибнет). Плюс ко всему, как мы уже рассмотрели выше, она может выступать в значении совместного действия(смятенье, от существительного мятение)

Суффиксальное словообразование не так продуктивно в тексте поэмы, но и оно также получает свое распространение — в основном с помощью суффиксов характеризуются лица по роду занятий или по качественному признаку: газетчик, всадник, владыка.

Гораздо более распространен конфикс, придающий словам большую масштабность: неотвратимый, неисчерпаем(характеризует значительность признака), безжалостный, бессмысленный(лишенный жалости, смысла), прикованные, сотворенные(по действию со стороны третьего лица), опьяневших, растерзанный(состояние героев).

Стоит также особо отметить наличие сложных слов, созданных по распространенной в поэтическом языке модели трансфиксации (огнеликий, огневеющий, многошумный).

Если говорить о семантическом словообразовании, то здесь обращает на себя внимание процесс субстантивации(безумный — в значении «пациент больницы»); наличие оценочных, ассоциативных образований(звери вместо «люди»; морды вместо «лица»). Также в ином значении употребляются слова: движенье(людской поток), дрожали(витали в воздухе), луны(определенные предметы, сотворенные людьми, льющие искусственный свет; «прикованные луны»), око(часть вывески). В основном же все слова имеют конкретное значение.

Проведенные наблюдения над стилем поэмы и данными словообразования позволяют сделать вывод о том, что автор, заинтересованный в художественной цельности образов своей поэмы, а также в производимом ею эффекте, уделил повышенное внимание лексическому составу. В результате мы видим тщательно продуманный подбор лексики, где каждое слово весомо. Брюсов работает со словом, уделяет повышенное внимание его внутренней форме, разным значениям. Каждая словообразующая морфема также реализует в тексте поэмы свои потенциальные возможности — отсюда внимание к различным словообразовательным средствам. Лингвистическая интуиция Брюсова сочетается со стремлением максимально ясно изложить свою мысль, так что поэме обеспечивается простота языка, где любой стилистически окрашенный элемент оказывается этимологически и лингвистически оправданным, выполняя свою функцию.

Список литературы:

1. Брюсов В.Я. Полное собрание сочинений и переводов. — СПБ.: Сирин, 1913. — Т. 1. Стихи 1892 — 1899 гг. — 284 с.
2. Зубова Л.В. Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект. — Л., 1989. — 264 с.
3. Скворецкая Е.В. Экспрессивные потенции отыменных глаголов в русском языке // Экспрессивность на разных уровнях языка. — Новосибирск: Изд-во НГУ, 1984. С. 81 — 89.
4. Срезневский И.И. Материалы для Словаря древнерусского языка: в 3-х т. —  [Репринт. изд.]. — М.: Изд-во иностранных и национальных словарей, 1958. — Т. I-III.
5. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4-х т. / М. Фасмер; пер. с нем. и доп. О.Н. Трубачева. — 2-е изд., стер. — М.: Прогресс, 1986 — 1987. — Т. 1—4.