Статья:

ГЕРОИ ГЕРОИЧЕСКИЕ СИМВОЛЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Конференция: XX Студенческая международная заочная научно-практическая конференция «Молодежный научный форум: гуманитарные науки»

Секция: 6. Педагогика

Выходные данные
Еремина Н.И. ГЕРОИ ГЕРОИЧЕСКИЕ СИМВОЛЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ // Молодежный научный форум: Гуманитарные науки: электр. сб. ст. по мат. XX междунар. студ. науч.-практ. конф. № 1(19). URL: https://nauchforum.ru/archive/MNF_humanities/1(19).pdf (дата обращения: 19.04.2024)
Лауреаты определены. Конференция завершена
Эта статья набрала 34 голоса
Мне нравится
Дипломы
лауреатов
Сертификаты
участников
Дипломы
лауреатов
Сертификаты
участников
на печатьскачать .pdfподелиться

ГЕРОИ ГЕРОИЧЕСКИЕ СИМВОЛЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Еремина Наталья Ивановна
студент Челябинского государственного педагогического университета, РФ, г. Челябинск
Сидоренко Надежда Семеновна
научный руководитель, д-р ист. наук, проф. Челябинского государственного педагогического университета, РФ, г. Челябинск

 

«Любая война является экстремальной для общества ситуацией, нарушающей привычное течение жизни, подвергающей жесткому испытанию существующую в мирных условиях систему ценностей, моральное здоровье общества, его психологическую устойчивость. Регулирование морально-психологического состояния общества является одним из важнейших факторов мобилизации его ресурсов в чрезвычайных военных условиях» [6, c. 193].

Что же такое героические символы и для чего они нужны обществу и власти в экстремальных военных условиях?

«СИМВОЛЫ — это обобщенные, «рафинированные» (очищенные от второстепенных деталей, частностей) социальные образцы индивидуального, группового, массового поведения, на которые общество ориентирует своих членов в аналогичных, «типовых», значимых в данный исторический момент или период ситуациях» [6, c. 193].

Механизм формирования героических символов относится к сфере идеологии и пропаганды. В первой-мировой войне 1914—1918 гг. власть через средства массовой информации, периодическую печать активно пропагандировала коллективный подвиг русских защитников.

Например, в работе Свечникова и В. Буняковского о защитниках крепости Осовец, против которых 6 августа 1915 г. в 4 часа утра, германские части применили отравляющие газы, написано «6 1/2 месячная Осовецкая страда не блещет красочными эпизодами с массовым захватом пленных и трофеев, но от начала до конца проникнута героизмом, исполнением воинского долга, спокойной распорядительностью всего командного состава, массой примеров доблестных действий начальников и отдельных войсковых частей, тяжёлыми жизненными лишениями и проявлением, напряженной до крайности физической и умственной работы участниками обороны, результатом чего явилась спокойная и мужественная защита крепости, не позволившая противнику пожать дешевых лавров и принесшая неоценимые услуги общему стратегическому положению на северо-западном фронте» [11].

В газете «Псковская жизнь» от 28 ноября 1915 г. в статье «Подвиг Псковича», фигурировали инициалы офицера: В. К.

«В «Русском Слове» участник обороны Осовецкой крепости рассказывает о героическом подвиге псковича, подпоручика В.К. Котлинского, безвременно погибшего в одну из доблестных атак на неприятеля. В.К. Котлинский родился в г. Острове и окончил Псковское реальное училище.

«Вряд ли кто-нибудь из защитников Осовца, — рассказывает автор воспоминаний, — забудет о штурме 24 июля, когда немцы применили впервые на Осовецком фронте удушливые газы.

Я не могу описать озлобления и бешенства, с которым шли наши солдаты на отравителей-немцев.

Сильный ружейный и пулеметный огонь, густо рвавшаяся шрапнель не могли остановить натиска рассвирепевших солдат. Измученные, отравленные, они бежали с единственной целью — раздавить немцев. Отсталых не было, торопить не приходилось никого. Здесь не было отдельных героев, роты шли как один человек, одушевленные только одной целью, одной мыслью: погибнуть, но отомстить подлым отравителям.

Впрочем, нет, я знаю одного героя — выдающегося героя — этой атаки. К Н-скому полку в начале войны был прикомандирован только что окончивший военно-топографическое училище юноша подпоручик Котлинский. Этот человек, кажется, совершенно не знал, что такое чувство страха или даже чувство самосохранения. Уже в прошлой работе полка он много принес пользы, командуя одной из рот.

Теперь, сильно отравленный газами, он получил приказание вести роту в контратаку, пошел впереди солдат, имея при себе только бинокль.

В минуту адского, невероятного обстрела он, ориентируясь, спокойно осматривал отдельные места боя и отдавал соответствующие приказания.

И наряду с этой безумной, беззаветной отвагой он берег жизнь своих людей. Когда участок полотна железной дороги был нами пройден, когда до немцев оставалось 300—400 шагов, Котлинский приказал роте залечь под холмом, а сам вышел под ураганным огнем противника на открытое место и в бинокль осмотрел расположение его сил. Он принес себя в жертву своей роте. Выбранное им место для атаки оказалось удачным. Немцы не выдержали бешеного натиска наших солдат и в панике бросились бежать. Они даже не успели унести или испортить находившиеся в их руках наши пулеметы.

Но сам подпоручик Котлинский был ранен разрывной пулей в бок и умер к вечеру того же дня.

Победа роты подпоручика Котлинского, это одновременно и его личная победа. За славный боевой подвиг он посмертно представлен к Георгиевскому кресту» [10].

Неудачной для России и непонятной для народа войной была Первая мировая. А для подобных войн в исторической памяти как форме общественного сознания обычно находится не слишком много места. Поэтому не случайно в народной памяти практически не сохранилось героических символов Первой мировой войны. Но все же главной причиной подобной исторической забывчивости, вероятно, явилось то, что германская война переросла в революцию, которая смела и старые ценности, и олицетворявшие их символы, заменив новыми.

Это не значит, что в Первую мировую был недостаток в героических символах: широко известными становились и полные Георгиевские кавалеры, и представители нового рода войск — авиаторы. Например, безногие летчики Александр Северский и Юрий Гильшер, предшественники Алексея Маресьева. И автор «мертвой петли», основоположник высшего пилотажа Петр Николаевич Нестеров, который 26 августа 1914 г. впервые в истории совершил воздушный таран и сбил двухместный австрийский самолет-разведчик [7].

Идея о мёртвой петле зародилась у Нестерова ещё до 1912 года, но в этом году, будучи учеником гатчинского авиационного отряда, он уже теоретически доказал возможность «мёртвой петли», так как «в воздухе везде имеется опора». В выходящем при школе «Альманахе», выпускаемом учениками, в том же 1912 году была напечатана следующая шарада «Кто он?»:

«Ненавидящий банальность, Полупризнанный герой, Бьёт он на оригинальность, Своею мертвою петлёй».

На эту шараду Нестеров, угадавший себя в этом четверостишии, ответил так:

«Коль написано: петля, То, конечно, это я. Но ручаюсь вам, друзья, На петлю осмелюсь я.» [4].

 

Описание: http://encyclopedia.mil.ru/files/morf/9(2).jpg

Рисунок 1. Траектория «мёртвой петли», лично вычерченная П.Н. Нестеровым [1]

 

В годы войны учреждена «Комиссия по описанию боевых трофеев русского воинства и старых русских знамен», созданный при этой комиссии Военно-художественный отряд, куда входили художники и фотографы, запечатлевал для истории картины сражений, делал зарисовки подвигов, за которые воины награждались Георгиевскими знаками отличия, создавал портретную галерею самих героев. Комиссия издавала специальную литературу, распространявшуюся среди населения, в том числе серию «Герои и трофеи народной войны» [5].

Солдатский знак отличия ордена св. Георгия был учрежден в 1807 г. и предназначался для награждения солдат, матросов и унтер-офицеров, которые «действительно выкажут свою отменную храбрость в борьбе с неприятелем» [2, c. 11]. Заслужить солдатский Георгиевский крест можно было, только совершив боевой подвиг: захватив неприятельское знамя, пленив вражеского офицера или генерала, первым ворвавшись во время штурма в крепость противника или на борт его корабля, а также за спасение в бою знамени или жизни своего командира. Не случайно Георгиевскими крестами, дававшимися исключительно за боевые подвиги и отличия «в поле сражения, при обороне крепостей и в битвах морских», гордились больше, чем любыми другими наградами.

«В Первую мировую к 1917 г. 1-ю степень ордена получили около 30 тыс. человек, а 4-й степенью было награждено более 1 млн. воинов» [2, c. 11—12].

Кого же из них мы знаем? И кого из отмеченных высшей наградой солдатской доблести можно отнести к героическим символам своей эпохи?

«Героиня Первой мировой сестра милосердия Раиса Михайловна Иванова прославилась не только тем, что оказывала помощь раненным непосредственно на передовой, под огнем неприятеля. Когда командир роты и все офицеры были убиты, она приняла на себя командование и повела солдат на штурм вражеской траншеи, во время которого была смертельно ранена. Награжденная посмертно офицерским орденом Святого Георгия 4-й степени. Иванова оказалась единственной женщиной, удостоенной этой высокой награды, но и она не превратилась в символ, сохранившийся в исторической памяти народа» [8, c. 8—9].

В период Первой мировой войны героическим символом-явлением стало создание женского «батальона смерти» под командованием поручика Марии Бочкаревой, что было призвано поднять боевой дух у «мужской» армии, в которой начались процессы деморализации и разложения. «Женщина с ружьем» становится фактом русской истории. Всего в Первую мировую служили в армии около 2 тыс. женщин [6, c. 145]. Кстати, главным аргументом Бочкаревой при создании ее батальона в мае 1917 г. было то, что «солдаты в эту великую войну устали и им нужно помочь… нравственно» — то есть, по сути, женщины пошли на войну, когда мужчины оказались не на высоте, пошли, чтобы

 

Рисунок 2. Женский батальон смерти [3]

 

их «устыдить» [6, c. 145]. Интересно, что в начале войны, когда моральный дух в обществе и армии был весьма высок, идея создания женских батальонов на волне патриотизма поддержки у власти монархической, патриархальной не получила. В 1917 году, сразу после Февральской революции, Временное правительство использовало его формирование исключительно в пропагандистских целях: этот факт должен был «пристыдить» [6, c. 145] не желающих воевать мужчин.

Во время первой мировой главными национальными символическими фигурами, воплощавшими народный патриотизм, стали казаки, более близкие к народной аудитории по своему социальному облику. Так, например, Кузьма Крючков — реальный герой, убивший в кавалерийской атаке нескольких немцев, превратился в персонаж лубочной пропаганды — почти мифическую фигуру, собирательный образ лихого русского казака. В армии и среди гражданского населения распространялись брошюры и открытки с описанием его подвигов, сильно приукрашенных и преувеличенных.

Кто же такой Кузьма Фирсович Крючков и почему он оказался одним из главных претендентов на роль символа? Донской казак, первый Георгиевский кавалер в войну 1914—1918 гг., к ее концу он имел два Георгиевских креста и две медали, то есть даже не стал кавалером полного банта, хотя и был первым, получившим крест 4-й степени. Дослужился до звания подхорунжего. Его именем были названы папиросы и пароход, портреты печатались на первых страницах журналов, подвиг был запечатлен на многочисленных плакатах и лубках

В советское время казаки воспринимались как «главная опора царизма», «душители революции», «белогвардейцы». Новая власть не только ликвидировала казачество как особое военное сословие, но и старалась вытравить саму память о нем. Поэтому и этот символ Первой мировой не закрепился в долговременной памяти народа, оставшись знаковой фигурой лишь своего времени [9].

В целом можно констатировать, что Первая мировая война не оставила в исторической памяти россиян устойчивых героических символов. Героические символы отнюдь не являются статичным социально-психологическим образованием. Общественно значимые ситуации могут меняться, придавая и символу иное общественное звучание. Поведение, важное и полезное в одних условиях, через некоторое время может оказываться бесполезным или даже вредным. Соответственно, и отношение к символам общества в целом и власти в частности претерпевает радикальные изменения. Поэтому, обращаясь к прошлому, следует отделять событие от его символа и героя от наших представлений о нем.

Однако задача и смысл работы историка нашего, постсоветского времени заключается вовсе не в огульном отрицании старых ценностей и сокрушении вчерашних идеалов. Профессионализм исследователя как раз и состоит в том, чтобы бережно взвесить на весах Истории все реалии прошлого, не смешивая подвиг народа и преступления системы, но понимая, что разделить государство и общество — невозможно. Как невозможно отделить день сегодняшний от пройденного страной пути, долгого и мучительного, первые шаги по которому были сделаны именно тогда — в годы тяжких военных испытаний и начала раскрепощения человеческого духа.

 

Список литературы:
1.    Вейгелин К.Е. Путь летчика Нестерова. — М. — Л.: Государственное издательство оборонной промышленности, 1939. — С. 49.
2.    Дуров В. Георгиевские награды // Георгиевские кавалеры. Сборник в 4-х т. Т. 1. — М., 1993. С. 11—12.
3.    Материал из фонда Тульской областной универсальной научной библиотеки им. А.С. Пушкина.
4.    «Мертвая петля» Нестерова Александр Пронин // Новости Столетие.RU // e-mail: ИНФОРМАЦИОННО — АНАЛИТИЧЕСКОЕ ИЗДАНИЕ ФОНДА ИСТОРИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЫ интернет-газета издаётся с 21 сентября 2004 года.
5.    Никитин В. Герои забытой войны Родина. — 1993. — № 8—9. — С. 83—191: фот.
6.    Сенявская Е.С. Психология войны в XX веке: исторический опыт России. — М.: РОССПЭН, 1999.
7.    Сенявская Е.С. Историческая память о Первой мировой войне: особенности формирования в России и на Западе // Вестник МГИМО-Университета. 2009. № 2. С. 31—37.
8.    Сенявская Е.С. «Душа моя была уставшая...» // Родина. 1996. № 3. С. 8—9; С. 101.
9.    Сенявская Е.С. Великая, Отечественная и Народная // Стратегия России. 2012. № 7(июль). — М., 2012.
10.    См.: Подвиг Псковича // «Псковская жизнь», № 1104 от 28 ноября 1915 года.
11.    Цит. по: Оборона крепости Осовец во время второй, 6 1/2 месячной осады её // М. Свечников и В. Буняковский. Петроград: Гл. упр. Ген. штаба, 1917. С. 43—50.