СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ИЗУЧЕНИЕ НАСЛЕДИЯ РУССКИХ ВРАЧЕЙ XIX ВЕКА В ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ И ИХ КОНТАКТОВ С СОПРЕДЕЛЬНЫМИ СТРАНАМИ АЗИИ (МОНГОЛИИ, КИТАЯ, ТИБЕТА) КИРИЛОВ Н.В.

Рисунок 1. Кирилов Н.В.

Н.В. Кирилов окончил в 1883 году Московский университет, сдал экзамены на звание лекаря и уездного врача и попросил Медицинский департамент направить его в Сибирь. Вся его врачебная деятельность прошла в Забайкалье и на Дальнем Востоке.

Первым местом службы Кирилова в Сибири стал город Баргузин. Это поселение состояло из пяти улиц, на которых в 150 домах проживало около тысячи человек. Около самого Баргузина проживало около семи тысяч русских. В бурятской степи население было более многочисленным — около 12 тысяч.

Молодой врач, объезжая больных, разбросанных на огромном пространстве, сталкивался с самыми причудливыми методами лечения. Но что мог сделать один человек, «врачебное имущество которого состояло из пары старых заржавевших акушерских и зубных щипцов, двух кровососных банок и оловянной мензурки?» Трезво оценивая возможности врача в глубокой провинции, Кирилов пришел к мысли, что основная его обязанность — быть просветителем, проводником знаний, организатором здравоохранения.

Кириллов явился инициатором создания в Чите Забайкальского общества врачей и прочел первую в Чите научную публичную лекцию «О санитарных условиях жизни забайкальского населения». По его инициативе в городе была создана общедоступная библиотека, положено начало издательской деятельности читинского Императорского Российского географического общества (ИРГО) и музея.

Работая на Сахалине, Кирилов ведал лечебницей на 100 коек, тюремной амбулаторией, околотком и одновременно нес обязанности окружного и судебного врача.

В Приморье он создал образцовую больницу для переселенцев с терапевтическим, хирургическим и инфекционным отделениями, благоустроенной аптекой с большим запасом лекарств и предметов ухода.

В Николаевске-на-Амуре Кирилов работал санитарным врачом и одновременно заведовал колонией прокаженных, которую принял в крайне запущенном состоянии.

Практический врач из глубинки, он опубликовал 136 работ! Кроме медицинских статей перу Кирилова принадлежат труды по охотоведению, рыболовству, проблемам айкала, климатологии, метеорологии.

А ведь работать Кирилову приходилось в крайне неблагоприятных условиях. Например, в Бичуре он должен был «баррикадировать на ночь (особенно во время отсутствия) свой дом от мстительных нарушителей санитарных правил, дрожать за здоровье дошедших до крайней нервозности членов своей семьи или же систематически потакать нарушителям». На последнее доктор был решительно не способен, и потому ему приходилось постоянно быть начеку.

В 1906 году Кирилова за политическую пропаганду приговорили к заключению в крепость на полтора года. В журнале «Природа и люди Дальнего Востока» появилась заметка с его портретом. Автор заканчивал ее так: «Будучи трудолюбивым исследователем, Н.В. в то же время был весьма гуманным и в высшей степени бескорыстным врачом, тратя на лекарства вверенных его попечению крестьян свои скудные средства. Прокатившаяся по всей России волна освободительного движения захватила и эту живую натуру, и он оказался там же, где многие другие.

Николай Васильевич рассматривал борьбу со знахарством во всех его проявлениях как святой долг медицинской общественности и даже предлагал создать для этого специальный орган, который в целях объективности должен действовать под эгидой Правления Общества русских врачей в память Пирогова. Выставляя Бадмаева беспардонным шарлатаном и отказывая ему вправе считаться знатоком тибетской медицины, Кирилов, как и многие другие критики, словно забыл о том, что Петр Александрович учился ее премудростям из первых рук: сперва у брата, затем у других искусных и знающих эмчи-лам в Бурятии, Монголии, Тибете; что он окончил Восточный факультет Петербургского университета и прекрасно владеет несколькими языками. Дав уничтожающую оценку книге Бадмаева, Кирилов поставил в упрек последнему даже то обстоятельство, сто в работе над переводом он пользовался помощью не только ламы, но и европейского врача, как бы подразумевая под этим полную беспомощность самого автора. Это как раз тот случай, когда эмоции помешали объективной оценке.

А каким же было отношение Кирилова к самой тибетской медицине, с представителями которой ему пришлось столкнуться в самом начале своей врачебной деятельности?

Николай Васильевич был человеком одаренным и необычайно работоспособным. Он освоил монгольскую и тибетскую письменность, подыскал подходящего переводчика из числа местных лам, приобрел ряд медицинских сочинений и смело взялся за нелегкий труд. Однако дословный перевод нередко приводил к ошибочным заключениям. Не удалось избежать их и Кирилову. Наряду с переводом, он продолжал пополнять свою коллекцию лекарственных веществ.

Летом 1891 года Кирилов получил шестимесячный отпуск и отправился в Монголию. Материал он собрал огромный. Об этом свидетельствует сообщение Кирилова, сделанное на общем собрании Восточно-Сибирского отделения ИРГО 29 ноября 1981 года, сразу же по горячим следам поездки. Все рецензенты в один голос отмечали высокую добросовестность автора.

Обстоятельный доклад Кирилова и сегодня представляет интерес для историков медицины множеством наблюдений, подробностью описаний. Благодаря его наблюдательности, приоткрылась завеса аптекарской «кухней» тибетского лекаря. Так, стало известно, что запас сырых лекарственных средств зависел от знаний, опыта и достатка лекаря и составлял от знаний от 59 до 400 наименований. Живо и ярко описывает Кирилов эту разницу: «Богатому пациенту, страдающему, например, глухотой, должно быть приятно, что его медик перепробует массу средств; то он вложит в одно ухо кусочек магнита, в другое — опилки в узелочке материи; то предложит впустить в ухо урину (мочу) черепахи… а ведь надо знать еще, как заставить черепаху испустить жидкость: для этого перед ней ставят зеркало, чтоб она увидела свое собственное изображение. Состоятельный лама, наверное имеет под рукой те лекарства, которые надо смешать с мясом мышонка-самца или сушеным калом петуха, чтоб натирать ими сто дней сряду луну в десне, откуда выпал зуб — и где должен от этого лечения вырасти новый. У бедного же ламы нет такого изобилия всегда новых лекарств, он довольствуется по нужде малым и умеет помочь также, только немногими способами».

Аптечный ассортимент бурятского эмчи-ламы составляли травы, минералы, некоторые насекомые, продукты жизнедеятельности животных. Сырье это частью местного происхождения, частью привозимое из Китая и Монголии.

Процесс приготовления лекарства протекал следующим образом. Необработанные продукты отвешивали на китайских весах. Используемые весовые единицы — «ланг», «синг», «пунг» находились между собой в десятичном отношении. Отвешенную порцию сырья толкли в ступке, причем степень размельчения могла быть более грубой («танг») или более тонкой («чема»). В последнем случае размельченную массу просеивали последовательно через ряд волосяных и шелковых сит. Затем отмеряли нужное количество вещества специальной ложкой. Объем большой ложки соответствовал мякоти большого пальца. Ее применяли для дозировки лекарства крепким субъектам. Объем средней ложки соответствовал мякоти среднего пальца, а малой — мякоти мизинца. Их использовали для отмеривания вещества при приготовлении лекарств для ослабленных лиц, женщин и стариков, а также детей.

Готовый порошок («задачка»), состоял из нескольких ингредиентов: от 10 до 60, а иногда даже больше. Обычно про запас приготовляли от 40 до 200 различных «задачек». В походной аптечке ламы они хранились в небольших замшевых или сафьяновых мешочках. Сверху мешочек затягивали кожаным ремешком, на конце которого прикреплялась деревянная роговая пластинка с вырезанными по-тибетски названиями лекарства. Мешочки складывали в шелковую, обшитую тесьмой, плоскую суму желтого цвета или красного цвета и затягивали ее шелковым шнурком.

Сложность тибетской рецептуры Кирилов объяснял очень упрощенно, считая ее всего лишь результатом эмпирического подхода: «Желая угодить теории и каждый раз подействовать на все три эссенции — «хи», «шару» и «бадган» — на случай, если не разберешь, какая именно из них бунтует, ламы изобрели страшно сложные рецепты, иногда смеси из 30—60 средств. Действующее начало, эмпирически найденное, обыкновенно бывает так затемнено разными прибавочными по теории, что иногда нельзя добраться, какой выйдет результат, — успокоит ли данная смесь благодаря присутствию наркотического вещества или же еще больше возбудит нервную систему».

Недоумение по поводу сложности рецептуры выражали и другие исследователи, не уяснившие сути теоретических представлений о причинах и механизмах развития болезни, которые лежали в основе составления препаратов. Как недавно установили ученые, они оказались достаточно рациональными. Априорное убеждение Кирилова в безусловном превосходстве европейской научной мысли над архаическими представлениями «дикарей» наложило определенный отпечаток на его исследования, значительно сузив их рамки.

Список литературы:

1.       Корея. Медико-антропологический очерк. — Н.В. Кирилов. Хабаровск, 1913 г.

2.   Этнографическое обозрение. Издание этнографического отдела Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, состоящего при Московском университете. 1893 г., № 4 под редакцией Н.А. Янчука. III cтатья (стр. 84) «Интересы изучения народной и тибетской медицины в Забайкалье» — Н.В. Кирилов. Москва, 1983.