ПРАВОВЫЕ КОЛЛИЗИИ И ПРОБЕЛЫ В СУДЕБНИКЕ 1497 года

Коллизии и пробелы в законодательстве дают возможность государственным органам рассматривать ту или иную сложившуюся ситуацию по-разному, тем самым нарушая права и свободы граждан.

Недосказанность и неточность раннего русского законодательства были обусловлены в первую очередь скудным опытом правотворчества. Показательные примеры пробелов и коллизий можно обнаружить в Судебнике 1497 года. Этот нормативно-правовой акт знаменует новую эпоху в истории государства и права России — становление централизованного Русского государства, и, соответственно, приведение в соответствие русского законодательства и распространение его на территорию всего государства.

Главной целью Судебника было распространение власти великого князя на всю территорию Руси. Судебник внес единообразие в судебную практику, отрегулировал ее организационные отношения. В нем впервые была сформулирована норма о том, что выполнение его статей является обязанностью судебных и административных органов. Отдельное место в Судебнике было выделено нормам, предусматривающим ответственность за преступления против собственности.

Источниками Судебника являлись Русская Правда, Псковская Судная грамота, текущее законодательство московских князей. Он не просто обобщил накопившийся правовой материал — больше половины статей было написано заново, а старые нормы в корне переработаны. Его можно считать фундаментом, над которым стала складываться система московского, а потом и всероссийского права. Вместе с тем, анализ Судебника 1497 года показывает, что он имел значительные правовые коллизии. Например, ст. 2 Судебника вызывает некоторые вопросы, согласно которой каждый имел право обращения в суд. В нем говорилось, что какой бы жалобник к боярину не пришел, отсылать его нельзя, а давать всем жалобником управу. В противном же случае: «сказати великому князю, или к тому его послати, которому которые люди приказаны ведати» [1, с. 54]».

Следовательно, в суд имел право обратиться и холоп на действия своего хозяина. Так ст. 4—7 указывают точную сумму полевых пошлин, которые платятся боярину, дьяку, окольничему. Ст. 49 и 52 указывают на право нанять наймита. Таким образом, для того, чтобы обратиться в суд человек должен был иметь достаточное количество средств. Судебные пошлины взимались за непосредственное обращение в суд (ст. 3), а так же за розыск ответчика и обеспечение его явки в суд, за производство недельщиком расследования по делу (ст. 29). Следовательно, даже имея законодательно закрепленную возможность обращения, не каждый человек мог позволить себе подать жалобу боярину, а тем более князю.

Такие противоречия приводили к недовольству всех слоев населения, как правящего сословия, так и крестьян. Одни — что все — таки дали право обращения в суд крестьянству, хотя бы чисто формально, и пытались обойти это право с помощью двойственного характера законодательства, вторые — что часто не могли воспользоваться данными правами по этой же причине. Не могли прийти к одному мнению и историографы буржуазного и советского периода.

И.Д. Беляев трактует ст. 2 Судебника как зарождение принципа равенства всех классов общества. Он считает, что перед законом, перед судом крестьянин имел равное право с боярином и купцом на покровительство и защиту закона: он мог вчинать иски и на купца, и на боярина, и на духовное лицо; равным образом, и боярин и священнослужитель только судом могли искать на крестьянина.

Л.В. Черепнин указывает, что феодальный суд Русского государства конца XV—XVI веков применял статью 2 в интересах господствующего класса. Требования Судебника не отсылать жалобников и давать им управу давало возможность судьям во время судебных тяжб, защищая землевладельческие позиции феодалов, отказывать в иске ведущим с ними спор за землю крестьянам потому, что они не искали «управы» своевременно. Подтверждая свои слова, Л.В. Черепнин приводит пример из правой грамоты 1504 г. митрополичьей кафедре по ее делу с черными волостными крестьянами о наволоках на реке Шексне, когда крестьяне говорили об отсутствие управы, о которой говорится в статье 2 Судебника. Судья, исходя из той же самой статьи 2, обвинял их в том, что они не искали управы. Таков замкнутый круг, в котором оказывалось крестьянство, которое пыталось отстаивать свои права в соответствии со ст. 2. Судебника 1497 года.

Только статья 7 Судебника 1550 года содержала в себе однозначный смысл по работе с обращениями жалобников и мерах, принимаемых к тем, кто отошлет от себя жалобника, а жалобницы у него не возьмет и предвещала им государственную опалу.

Классической коллизией является статья 57 Судебника 1497 года «О христианском отказе». Она вводит в рамки закона отказ крестьян от помещика [1, с. 61].

Вместе с тем, она ограничивает право этого отказа, установив определенный, Юрьев день, т. е. 26 ноября, и введя «пожилое». Неоднозначность, противоречивость статьи привела к тому, что в буржуазной и советской исторической литературе господствовали противоположные точки зрения на ее исполнение и свободу русского крестьянства до XVI века.

По мнению дореволюционной историографии, в ст. 57 Судебника надо видеть не ограничение крестьянского перехода, а, напротив, стремление его облегчить. Они считали, что Судебник не внес ничего принципиально нового в отношения между крестьянами и землевладельцами, а лишь закрепил положительным законом верховной власти то, что уже прежде было утверждено обычаем. Ст. 57 Судебника расценивается как подтверждение ранее существовавшего права свободного перехода крестьян с одной земли на другую.

Советские ученые считают, что значение постановления Судебника о Юрьеве дне осеннем заключается не в том, что он впервые ввел этот день в качестве срока крестьянского отказа, а в том, что, возведя его в общегосударственную норму и установив принцип обязательного платежа пожилого крестьянином при уходе от землевладельца, создал юридические предпосылки для усиления крепостной зависимости крестьянства и роста феодальной эксплуатации.

Кроме этого, в Судебнике 1497 года были и существенные пробелы в области судопроизводства: статьи 1 и 33 Судебника четко указывают на запрещение требовать и брать взятки.

Ст. 1. «Судите суд боярам и околничим. А на суде быти у бояр и околничих диаком. А посулов боярам, и околничим, и диаком от суда от печалования не имати: також и всякому судие посула от суда не имати никому. А судом не мстити, ни дружити никому» [1, с. 54].

О массовом распространение и вреде их вынуждены были говорить во всеуслышание даже представители высшего духовенства, например на это жаловался Кирилл Белозерский Можайскому князю Андрею Дмитриевичу. Однако распространение посулов было настолько велико, что составители Судебника не решились, кроме общего запрещения, указать на конкретные санкции за совершение этого преступного действия. Понадобилось больше пятидесяти лет, что бы в законе появилось упоминание о наказании за это преступление.

В Судебнике 1550 года уже имеются статьи о запрете записи дел не по суду, не в соответствии с происходившем на суде или без казначеева ведома и брать за подобные действия посул. Наказанием для данного вида правонарушений была предусмотрена тюрьма.

А самому подиачею, которой запишет не по суду для посула без дьячего приказу, казнить торговою казнью, бить кнутом.

Так же, согласно ст. 19 «О неправом суде» рассмотрение дела с нарушением установленных правил судебного разбирательства влекло за собой недействительность судебного решения по данному делу: «А кого обвинит боярин не по суду и грамоту правую на него съ диаком даст, ИНО ТА ГРАМОТА не в грамоту…» [1, с. 57].

Судья, виновный в разборе дела «не по суду», обязан был возместить сторонам понесенные ими расходы, «а взятое отдати назад», то есть предполагалось возвращение сторон в изначальное положение, существовавшее до принятия решения.

Однако, кроме возмещения «взятого» у сторон, судья не подвергался какому — либо иному наказанию «а боярину и диаку в том пени нет». Безнаказанность же всегда ведет за собой вседозволенность.

Нечетко определена законом категория добрых людей. В ст. 12 суд признает слова и доводы «добрых» людей неоспоримым доказательством вины подозреваемого и исходя из этого назначает наказание, несмотря на отсутствие улик, тем самым дает возможность широкому распространению наговору.

«А на кого взмолвят детей боярскых человек пять или шесть добрых, по великого князя по крестному целованию, или черных человекь пять-шесть добрых христиан целовалников, что он тать, а довода на него в прежнем деле не будет, у кого крал или кому татбу плачивал, ино на том взяти исцеву гыбель без суда» [1, с. 55].

Кого относит Судебник к категории «добрые люди»? Некоторые ученые считают, что это представители господствующего класса и черного крестьянства, зарекомендовавших себя. Однако сам закон эту границу не очерчивает. Возможно, круг добрых людей мог определяться непосредственно самим судьей или приставом. Им предоставлялось право признать «ведомым лихим человеком» любого, а именно «облиховать». Следовательно, от них зависела жизнь подозреваемого, так как последующее доказательство виновности оговоренного не требовалось.

Далее, в соответствии со ст. 14 «О татиных речех», расписывая действия суда в отношение «татя» не указывается срок проведения обыска и нахождения на поруках.

Ст. 34 раскрывает обязанности недельщика: он не должен поддаваться на подкуп и обязан действовать непредвзято, но нет мер принуждения, заставлявших недельщика исполнять все по закону. «А которому дадут татя, а велят его пытати, и ему пытати татя безхитростно, а на кого тать что взговорит, и ему то сказати великому князю или судии, которой ему.Татя дасть, а клепати ему татю не велети никого. А пошлют которого неделщика по татей, и ему татей имати безхитростно, а не норовити ему Никому. А изымав ему татя, не отпустити, ни посула не взяти; а опришних ему людей не имати» [1, с. 58].

Кроме того, в статье только сказано, что отпускать «татя» недельщик не вправе. Дальнейшие действия недельщика законодательством не предусмотрены.

Статьи с 28 по 30 рассматривают действия лиц, участвующих в уголовном процессе. Но их действия не имеют завершенности.

В ст. 28 говорится об оформлении приставных грамот и о вознаграждении, которое получают дьяк за подпись приставных, а печатник за приложение к ним печатей. Это вознаграждение вычитается из суммы «езда», получаемого недельщиками. Но наказание, в случае если данная сумма будет самовольно изменена дьяком или печатником, не предусмотрено.

Ст. 29 повествует о двух различных вознаграждениях для приставов: хоженое (плата за исполнение поручения в пределах Москвы) и езд (плата за посылку в другой город). Так же она запрещает приставу брать поминки, что может обозначать либо подарки, посулы, взятки, либо пошлины.

Но она не оговаривает тот случай, если пристав все-таки возьмет поминки, и не предусматривает никаких по этому поводу санкций.

 Ст. 30 предусматривает нормы вознаграждения недельщикам за проезд от Москвы до других пунктов страны, но она не предусматривает тот случай, если недельщику выдадут вознаграждение меньше положенного: будет ли это являться преступлением и последует ли за это наказание. «УКАЗ О ЕЗДУ. А езду от Москвы до Коломны полтина, до Коширы полтина, до Хотуни десеть алтын, до Серпухова полтина; до Тарусы 20 алтын… [1, с. 57]».

Таким образом, данные статьи не предусматривают наказание за их нарушение.

Есть пробелы и в области уголовного права. В ст. 8. « А Татбе» вводится новое понятие — лихое дело.

 «А доведут на кого татбу, или разбой, или душегубство, или ябедничество, или иное какое лихое дело, и будет ведомой лихой, и боярину того велети казнити смертной казнью, а исцево велети доправить изь его статка а что ся у статка останеть, ино то боярину и дьяку имати себе…» [1, с. 55].

Перечень же «лихих дел» весьма туманен и оставляет за судьей право подводить под это понятие любое деяние, нарушающее интересы господствующего класса или посягающее на установленный в государстве порядок. Лихим человеком мог быть признан любой человек, хотя бы не совершивший никакого конкретного деяния — измены, поджога, подмета, но сочувствовавший, поддерживающий требования народа и в силу этого являющийся человеком, опасным для господствующего класса. Такие неточности формулировок дают почву для развития произвола судей.

Судебник ничего не говорит о моментах, исключающих вменение, то есть об условиях, освобождающих лицо от ответственности за совершенное преступление в силу малолетства или преклонного возраста, тяжелой болезни, увечья и т. д.

В Судебнике также не сказано, учитываются ли обстоятельства смягчающие или отягчающие наказание, играло ли роль при определении вины состояние опьянения преступника, различается ли преступление по стадиям совершения.

Одним из примеров пробела в наследственном праве может служить ст. 60 Судебника. При отсутствии завещания (духовной грамоты) вступало в действие наследование по закону.

Наследство получал сын, при его отсутствии — дочь. За неимением дочери, наследство переходило к ближайшему родственнику. Но в статье не оговариваются случай, если у умершего будет несколько детей (дочь и сын, две дочери). Так же ничего не говориться о точном порядке наследования, кто именно считался по статусу ближним из его рода. В статье не упоминается вдова.

При рассмотрении Судебника 1497 года нельзя категорично утверждать, что он защищал интересы только господствующего класса. В те времена это можно считать революционной попытку дать возможности защищать свои права зависимому населению. Основной, пожалуй, проблемой техники составления Судебника являлся непродуманный механизм реализации норм и в некоторых случаях отсутствие реальных санкций для представителей господствующего класса.

Необходимо также отметить понимание законодателем необходимости изменения законов с течением времени, в связи с развитием общественных отношений. Поэтому он стремился в других источниках права восполнить пробелы, даже карая нарушителей — представителей правящего сословия.

Список литературы:

1. Российское законодательство X—XX веков. В 9 т. Т. 2: Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства / Под общ.ред. О.И. Чистякова; Отв.ред.тома А.Д. Горский; Рец. В.И. Корецкий. — М.: Юридическая литература, 1985. — 520 с.