КАТЕГОРИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТИВ И. КАНТА И ЕГО КРИТИКА А. ШОПЕНГАУЭРОМ

Категорический императив по И. Канту представляет собой высший принцип нравственности. Он сформулировал это понятие в своем труде «Основы метафизики нравственности» (1785).

Вопросы, касающиеся нравственности были и остаются актуальными до сих пор. В обыденности нравственные и моральные принципы нашего времени, разумеется, отличаются от тех, что были в XVIII веке, но основные моральные устои, которых должен в своем поведении придерживаться человек неизменны. Кант считал, что из-за наличия воли люди совершают поступки, руководствуясь определенными принципами. Но только лишь безусловные принципы могут иметь силу морального закона. А моральный закон для каждого человека есть императив.

Замысел Канта в том, что категорический императив является автономным и выражает абсолютную волю максимы, требуя от человека поведения, которое смогло бы стать «максимой поведения».

Философия морали Артура Шопенгауэра является моделью, которая защищает гетерономный принцип сострадания и признает его верховенство над всеми другими принципами этики. В своем труде «Об основе морали» Шопенгауэр, критикуя Канта, крайне отрицательно относится к наличию практического разума и полагает, что «…практический разум и категорический императив Канта — совершенно произвольные, необоснованные и выдуманные предположения [3, с. 642], утверждая, что этика Канта не имеет никакого обоснования. Недовольство Шопенгауэра этической системой Канта, можно выразить в виде трех основных положений, которые подвергаются критике. В дальнейшем развитии философской мысли эти основания ложатся в основу критики категорического императива Канта. Суть в том, что критика Шопенгауэра направлена на то, чтобы свести категорический императив только лишь к гетерономному принципу сострадания.

Первооснование, которое заложил в основу своей критики Шопенгауэр, это то, что в этике Канта (и как следствие категорический императив) отсутствует теоретическое основание, так как, по его мнению, Кант принимает иллюзорное основание за действительное. Применение чистого разума и его аппарата к практической части, по мнению критика, является большой ошибкой. Шопенгауэр также выражает недовольство по поводу того, что чистый априорный разум, который у Канта наделяется способностью познания и существует самостоятельно, в отрыве от опыта. При этом свойство разумности применяется Кантом ко всем возможным существам, обладающих разумом, и не только по отношению к людям, но и к животным. Поэтому Шопенгауэр приписывает Канту ошибку предвосхищения основания (petitioprincipii), при которой аргумент, который основан на выводе из утверждения, еще сам требует доказательства. Поясняя данный факт, он заявляет: «Так же, как мы знаем интеллект вообще исключительно только в качестве животной сущности, и поэтому никогда не вправе мыслить его существующим отдельно и независимо от живой природы, так и разум знаем мы только как свойство человеческого рода и не вправе мыслить его существующим вне этих пределов и строить род «человеческих сущностей», которые отличались бы от своего единственного вида «человек», а еще менее того — устанавливать для таких воображаемых разумных существ законы in abstracto» [3, с. 657—658]. Нельзя установить законы, которые существовали бы вне себя и для себя, вне связи с реальными условиями. По утверждению Шопенгауэра, «разум — явление, а настоящая сущность — воля» [3, с. 658], а, следовательно разум не является отличительной чертой человека.

Второе основание критики в адрес этической системы Канта имеет крайнюю форму и состоит в различном понимании «вещи в себе» и сущности разума. Для целостного понимания человека Шопенгауэр в своей системе предпринял попытку соединения воедино всех живых существ, опираясь на элементы буддизма, в котором воля понимается как движущая сила всего живого. Человек же в буддийском учении не играет ключевой роли, он не преобразовывает мир, и при этом его поведение должно строиться либо на всеохватывающей любви ко всему, либо же на полном к нему безразличии, о чем и пишется в «Сутта-питаке». Стремление буддийских аскетов отстраниться от жизни, погрузившись в общий круговорот вещей, подтверждает эту мысль. В этом случае, по мнению Шопенгауэра, они реализуют принцип сострадания, питая истинные животные чувства ко всем живым существам, не выводя себя из этой иерархии. Человек, в данном случае, проявляет активность наряду с остальными живыми организмами. И если же рассматривать его, в рамках этики Канта, то мы увидим, что человек в таком случае оказывается бездеятельным, потому, что он не использует главное отличие: цель, которая позволяет видеть мир как то, что нуждается в постоянном преобразовании. Шопенгауэр вместо приоритета разума утверждает волю, которая является метафизической сущностью, находится за пределами мира и скрыта от нашего непосредственного наблюдения. Но у Канта разумность — это то, что является неотъемлемой частью человека и находит свое проявление в практической деятельности. Исходя из изложенного, можно утверждать, что Кант является сторонником идеи эволюции человека как существа, способного контролировать себя и преобразовывать окружающую среду. Эволюционные же представления чужды Шопенгауэру, поэтому он говорит о некоем постоянстве, как о «вечном возвращении», о мире, в котором правит воля, а не человеческий разум. Заметно, что критика Шопенгауэром этики Канта основывается на отрицании системы последнего, как несоответствующей целям, при этом в основу построения новой системы критик закладывает понятие воли.

Шопенгауэр, проводя анализ категорического императива, приходит к выводу, что он содержит скрытую форму теологизма и видит в нем скрытую форму повиновения цитируя непосредственно самого Канта: «… выражение «необходимость поступка» насильно притянуто и неудачно заступает место долженствования, оно выбрано лишь потому, что “Soll” («должен») есть непосредственно язык Декалога. Таким образом, приведенное определение: «долг есть необходимость поступка из уважения к закону», выраженное без маски, то есть простым и понятным языком, гласило бы: «долг означает поступок, который должен совершаться из повиновения (Gehorsam) перед законом» [3, c. 662]. Мы видим, что по своей форме категорический императив выступает как приказ, требующий однозначного повиновения. Но с Шопенгауэром отчасти можно согласиться. В седьмом параграфе «Критики практического разума» Кант утверждает, что категорический императив это только правило поступка и пишет, что «действительно, априорная мысль о возможном всеобщем законодательстве, которая, следовательно, есть лишь проблематическая мысль, безусловно предписывается как закон, ничего не заимствуя из опыта или какой-либо внешней воли. Но это и не такое предписание, согласно которому поступок должен быть совершен, благодаря чему возможен желаемый результат <…> представляет собой правило, которое a priori определяет только волю в отношении формы максимы» [2, с. 409]. Мы видим, что Кант не включает в императив идею приказа, требующего повиновения.

Отчасти мы можем согласиться и с Шопенгауэром, в том, что Кант в своей этике использует язык повеления, но он не является языком заповедей, и категорический императив, по словам самого его автора, является правилом, в основе которого лежит цель достижения, но никак не заповедью. В религиозной традиции заповедь это то, что ниспослано Богом, а Кант утверждает, что люди могут сами утвердить для себя тот закон или правило, которому они будут следовать независимо от эмпирических устремлений. Такое сообщество Кант именует невидимой церковью, которая есть внутри каждого из нас и называет совестью. Совесть выступает внутренним контролером и судьей для человека и в этом случае идея теологической морали в виде Высшей сущности отсутствует.

Позиция Шопенгауэра находит свое отражение во взглядах многих мыслителей Запада. Так, английский историк философии П. Гардинер также считает, что моральный закон Канта берет начало из религии, а именно из веры и заповедей. Представитель аналитической философии Дж. Мур усматривает в категорическом императиве идею сверхъестественного существа, приводя в пример кантовские выражения «должен», «следует», «требует», и утверждает, что «должен наличествовать тот, кто требует выполнения императива: сверхчувственный авторитет» [1, с. 208]. Мур назвал это натуралистической ошибкой.

Еще одним основанием критики этики Канта, является то, что, по мнению Шопенгауэра, категорический императив не существует сам по себе, а только лишь гипотетически. Шопенгауэр делает попытки это доказать, используя генерализующую форму категорического императива. Он говорит, что правило — это не есть еще сам императив, но эвристическое средство к нему [4, с. 183]. Поэтому нужно найти регулятор, в качестве которого выступает эгоизм. В этом верховном правиле Канта содержится указание на способ отыскать подлинный моральный принцип, основанный именно на «молчаливом предположении, что я могу желать лишь того, что для меня лучше всего» [3, с. 684]. Дальнейшее развитие этой мысли Шопенгауэром приводит к тому, что критик приходит к выводу, что человек, который руководствуется категорическим императивом, всегда ищет будущую выгоду, для того чтобы в нужный момент к нему отнеслись так же, как и ранее он сам. И, следовательно, категорический императив оказывается гипотетическим, потому что в нем скрыта максима личного счастья.

Итак, подобная критика в истории философской мысли достаточно популярна. Многие мыслители не верят в реальность категорического императива, приводя в качестве подтверждения своей правоты весомые аргументы. Категорический императив должен быть, по-видимому, как считает Шопенгауэр, гипотетическим, ведь желание принудить себя поступать морально — это цель, которая обещает сделать человека достойной личностью, поэтому невозможно делать то, что ни на что не направлено или же не имеет основания.

Список литературы:

1. Гусейнов А.А. Цели и ценности: как возможен моральный поступок? / А.А. Гусейнов // Этическая мысль. Вып. 3. — М., 2002. С. 35.
2. Кант И. Основоположения метафизики нравов / Кант И. Собр. соч.: В 8 т. Т. 4. — М., 1994. С. 195. С. 630.
3. Поппер К. Все люди — философы: Как я понимаю философию; Иммануил Кант — философ Просвещения / К. Поппер — М. ЛКИ, 2007. — 104 с.
4. Шопенгауэр А. Избранные произведения / А. Шопенгауэр. — М. Просвещение, 1992. — 479 с.