Метафорическое обозначение явлений психики и его влияние на формирование картины мира

METAPHORICAL SYMBOL OF PSYCHICS AND ITS IMPACT ON THE FORMATION OF THE PICTURE OF THE WORLD

Yulia Golovnyova

candidate of Philology, assistant professor in the Far Eastern Federal University, Russia, Ussuriisk

Аннотация. В статье анализируются взгляды ученых на роль метафоры в мышлении; особо рассматривается метафорический перенос в направлении «от конкретного к абстрактному», характерный для метафоризации явлений психики. Сопоставляются индивидуально-авторские и языковые метафоры явлений психики¸ а также занимаю­щие промежуточное положение между ними потенциальные языковые метафоры (в терминологии Г.Н. Скляревской).

Abstract. The article analyses scientists’ opinions on the role of metaphor in thinking. The metaphor ‘THE ABSTRACT IS THE CONCRETE’, typical of the metaphorization of mental phenomena, is examined. Creative and conventional metaphors of the kind are juxtaposed, as well as potential conventional metaphors (in Galina Skliarevskaia’s terminology) which are intermediate between them.

Ключевые слова: метафора; языковые метафоры; индивидуально-авторские метафоры; потенциальные языковые метафоры; явления психики; внутренний мир человека; язык и мышление.

Keywords: metaphor; creative metaphors; conventional metaphors; potentially conventional metaphors; mental phenomena; human inner world; language and thought.

Метафорический перенос наименований реалий материального мира на абстрактные понятия – явление, широко распространенное в различных языках. Порой его относят к языковым универсалиям [2; 6], но такая точка зрения не является общепринятой. Так, один из авторов гипотезы лингвистической относительности Б. Уорф указывает, что метафорический перенос названий пространственных реалий (более конкретных) на непространственные (временны́е либо связанные с духовным миром, т. е. более абстрактные) занимает значительное место прежде всего в европейских языках, но отсутствует, например, в исследованном Уорфом языке индейцев хопи [7]. С.А. Мегентесов комментирует это так: «Отвлеченные понятия не относятся к жизненно необходимым и поэтому являются сравнительно поздними образова­ниями. <…> Кроме того, сама возможность метафоризации предполагает достаточно продвинутую фазу языкового сознания. На ранних фазах развития языка предмет и его имя настолько связаны в сознании людей, что свободный отрыв имени от предмета и перенос его на другой референт невозможен» [2, с. 52]. Согласно такой точке зрения, метафорический перенос «от конкретного к абстрактному» происходит лишь на определенной стадии развития языка.

Говоря о влиянии данного вида метафорического переноса на концептуальную и языковую картины мира, коснемся сначала вопроса о связи этих картин: язык формирует мышление или мышление форми­рует язык? По мнению В.Б. Касевича, ответ на этот вопрос зависит от выбранного ракурса рассмотрения языка и мышления: филогенетического или онтогенетического. В филогенезе мышление, т. е. когнитивный опыт народа, определяет язык. В онтогенезе язык навязывает каждому его носителю готовую картину мира и в значительной степени форми­рует мысль, но, с другой стороны, на мышление каждого носителя языка влияет также непосредственный опыт, и совокупность результатов этого влияния составляет когнитивный опыт народа, так что здесь можно говорить о взаимовлиянии языка и мышления [1].

Х. Ортега-и-Гассет отмечал, что метафора помогает помыслить о понятиях настолько абстрактных, что нам было бы трудно на них сосредоточиться, удержать их в сознании, если бы они не ассо­циировались с более легко воспринимаемыми предметами. Так, говоря о «глубине души» (в оригинале у Ортеги-и-Гассета – “el fondo del alma”, буквально «дно души»), мы сосредотачиваемся на психическом феномене, не имеющем никаких общих физических характеристик с дном какого-нибудь сосуда, но вызывающем такую ассоциацию своей сокровенностью (глубина души – сокровенна, как дно сосуда). Ортега-и-Гассет особо подчеркивает, что метафора таким образом не только задает наименование абстрактному понятию, мыслимому нами, но прежде всего делает это понятие доступным нашей мысли; он считает эту – гносеологическую – функцию метафоры более существенной, чем номинативная [4].

Таким образом, метафора, посредством которой обозначается абстрактное понятие, привлекает к нему внимание участников комму­никации сильнее, чем прямое наименование того же самого понятия (добавим: или чем его обозначение выражением широкой семантики: эта вещь / штука, это состояние и т. п.). Ассоциативная привязка области-цели метафоры к ее области-источнику (в нашем случае источником является конкретный, более легко воспринимаемый объект) значительно облегчает возможность быстро возвращаться мыслью к области-цели – по сравнению с мысленным употреблением необразного наименования или выражения широкой семантики. Примерно так закладка в книге облегчает быстрый возврат к нужной странице.

Оценивая характер влияния той или иной метафоры на мышление, следует принимать во внимание разницу между языковыми и индивидуально-авторскими метафорами: если первые являются неотъем­лемой частью языка и фиксируются в словарях в качестве фразеологизмов или дополнительных значений слов, то вторые входят в тот «золотой запас» культуры, из которого черпаются фоновые знания и проникают в язык отдельные крылатые выражения, т. е. отчасти тоже постепенно влияют на язык.

Рассмотрим примеры языковых метафор, употребляемых для обозначения душевных состояний: (1) …Whenever the Officer of the Day asked him the questions, he would freeze, and his mind would go blank (Jones); (2)…A sad, bitter melancholy crept over Mast… (Jones); (3) In fact, I felt twinges of conscience about those filing cabinets… (Wilson)

В примерах (1) и (2) метафоры выражены дополнительными лексическими значениями: freeze 9. > STOP MOVING < to stop moving suddenly and stay completely still and quiet [8]; creep 3. to gradually enter something and change it [Longman 2000]. В 3-м примере метафора является идиомой: twinge 2. a twinge of guilt/ jealousy/ fear etc a sudden slight feeling of guilt etc [8]; twinges of conscience – угрызения совести [3].

Индивидуально-авторская метафора не образует самостоятельной лексической единицы, всегда понимается как метафора лишь в связи с контекстом [5, с. 35]; часто она является развернутой, как в следующих примерах: The two emotions pushed and shoved at each other inside Mast, battling each other over the no-man’s land of his body… (Jones) I could see that there was some thought he was worrying over in his mind like a dog worries at a hole he don’t know what’s down. (Kesey)

Для метафорического обозначения явления психики автор может использовать окказионализм, также понимаемый на основе контекста: …Illogically there loitered… a tiny hurtness that he had been asked nothing about his own work (Fowles). Возможна замена какого-то компонента языковой метафоры «нестандартным» словом: …I stood there, totally oblivious of the outside world, straining all my powers to stare into those inner spaces… (Wilson); ср. языковую метафору – inner world.

Четкой границы между языковой и индивидуально-авторской метафорами нет. Промежуточное положение занимают потенциальные языковые метафоры, которые «образуются по законам языковых метафор, хотя при этом не являются узуальными и обычно не фиксируются в словарях» [5, с. 37]. Так, метафоричность индивидуально-авторского выражения to be an intoxicant применительно к явлениям нематериальным настолько же понятна без контекста, как и языковые метафоры: These new ideas were a powerful intoxicant… (Wilson).

Из сказанного следует, что метафора формирует одновременно и концептуальную картину мира, и языковую. Метафорический перенос «от конкретного к абстрактному, от материального к духовному» – одна из моделей пополнения фразеологического состава языка, образо­вания дополнительных лексических значений, средство приспособления языка к новым мыслимым реалиям и в то же время средство формирования концептов этих реалий.