ПОВСТАНЧЕСКИЕ ДВИЖЕНИЯ БРАТСКОГО РАЙОНА В 1930 И 1933 ГОДЫ

THE REBEL MOVEMENTS OF THE BRATSK DISTRICT IN 1930 AND 1933

Maria Tarasova

Chief Specialist of the Archival Department of Organizational and Control Department of Bratsk Administration, Russia, Bratsk

Аннотация. Статья помогает воссоздать картину деятельности повстанческого движения на территории Братского района в 1930 и 1933 гг. Раскрывает причины возникновения банд в ходе проводимой политики коллективизации. Освещает непримиримое противостояние повстанцев и партийно-советского актива. Определяет результат подавления мятежей для дальнейшего развития района.

Abstract. The article helps to recreate the picture of the activities of the insurgent movement in the territory of the Bratsk district in 1930 and 1933. It reveals the causes of the emergence of gangs during the ongoing policy of collectivization. It highlights the irreconcilable confrontation between the rebels and the party-Soviet activists. The result of the suppression of riots for the further development of the area is determined.

Ключевые слова: Братский район; повстанцы; банда; мятеж; коллективизация; раскулачивание; индивидуальное обложение; административно-политические ссыльные

Keywords: Bratsk district; rebels; gang; mutiny; collectivization; dispossession; individual taxation; administrative and political exiles.

К концу 20-х гг. мелкое раздробленное сельское производство, исчерпав себя, было уже не в состоянии удовлетворить потребности нового растущего курса индустриализации. Вследствие чего, в 1927 году на XV съезде Всероссийской Коммунистической Партии (большевиков) (далее ВКП(б)) было принято решение о коллективизации сельского хозяйства, целью чего было преодоление зависимости государства от единоличных крестьянских хозяйств и отток средств из аграрного сектора в промышленный, что сопутствовало и вело к высвобождению рабочих рук для города, а также ликвидации зажиточного крестьянства как класса.

Изданный в 1928 г. «Закон об общих началах землепользования и землеустройства» выделял из государственного бюджета значительные суммы на финансирование сельских коллективных хозяйств. Для их технического обслуживания в сельских районах организовывались машинно-тракторные станции. Колхозы были открыты для всех, но желающих вступить в коллективные объединения было немного, основной частью были бедняки.

В связи с этим, советское государство вводило притесняющие меры, ориентированные на переход единоличников в коллективные хозяйства. Так действовала двойственная налоговая политика, направленная на усиленное обложение зажиточных хозяйств с одновременным увеличением, освобожденного от налога, малообеспеченного населения и интенсивным льготированием коллективных объединений на селе. Введённое индивидуальное обложение на 1928 – 1929 гг.[1], изымало весь годовой доход, а также и сверх него, что приводило к разорению крестьянских хозяйств. К недовольным налоговым гнетом, власти стали применять административно-репрессивные методы, вплоть до раскулачивания.

В январе 1929 г. на предвыборном собрании Дубынинского сельского совета (далее сельсовет) крестьяне роптали: «Сельсовет своей работой обслуживает только бедняков, организует какие-то бедняцкие машинные товарищества, скидывает налог с них. Мы все избирали председателя сельсовета, так ты и всех должен защищать. А ты разбил нас на группы: на бедняков, на середняков и зажиточных. Просто беда, налогами задавили» [2].

В Братском районе, как и по всей стране, повсеместно пропагандировалась политика коллективизма. В декабре 1928 г. фракция ВКП(б) Районного исполнительного комитета (далее Райисполком, РИК) принимает решение провести коллективизацию района в размере 40 % к общему числу хозяйств. Для этой цели мобилизовались специальные бригады из числа профсоюзов, бедноты, активистов и колхозников [3, л. 11].

В спешном потоке коллективизации нельзя было допустить проникновения «чуждых элементов» в новоиспечённые коллективные хозяйства, поэтому проводились регулярные «чистки» во главе с комиссией: Яблочкин и Дубровин от Райисполкома, Рогозин от районного комитета (далее РК) ВКП(б), Васильева от профсоюза, Лыков от Коопхлеба [3, л. 11].

Дальше больше… В марте 1930 г. фракцией ВКП(б) Братского Райисполкома было принято решение «приступить к практической работе по ликвидации кулачества и закончить таковую не позднее 10 марта сего года» [4, л. 18].

Раскулачивали крепких крестьян, про которых в сибирской деревне говорили: «жадные на работу», «рысью бегают», «спят на ходу», «спят на кулаке».

Так, например, был раскулачен Лютиков Вениамин Гаврилович, участник Первой мировой войны, был дважды ранен и побывал в немецком плену [5, л. 11]. После возвращения на родину работал бухгалтером в Райисполкоме Братского района. Его семья, жена Агафья Ивановна и трое детей, жили на заработную плату. Посевных площадей не имели, только скотину: 2 коровы, 2 лошади, 1 овца, 3 свиньи.

В 1929 г. Лютикова Вениамина облагают индивидуальным налогом. Поводом послужило: наличие сепаратора, применение наемной рабочей силы, сдача квартиры. Из заявления Лютикова в налоговую комиссию Тулунского округа финансового отдела: «Чем сельская комиссия мотивирует налагаемой на меня доходности 100 рублей от сепаратора, я понять не могу, а также доказать на месте не дают – так как не принимают никаких доказательств.

Зарплата моя как счетовода Райисполкома в обложения не входит. Имеющееся же квартира занималась прокурором, служащим по найму, за пользование которой 9 месяцев я получил с него 72 рубля, также совместно со мной помещался служащий по почте, 8 месяцев – 24 рубля. Всего с квартиры получено 96 рублей…а на частичный ремонт потрачено 50 рублей…Нанимал поденщиков и то в следствии того, что отпуск своевременно не получил…также была няня, когда жена лежала в больнице, обслуживала двоих детей: 2 и 4 года, которых не мог брать с собой на службу» [6, л. 7].

Вскоре после обложения индивидуальным налогом, решением особой тройки при полномочном представительстве Объединенного государственного политического управления (далее ПП ОГПУ) по Сибирскому краю, Вениамин Гаврилович становится заключенным Беломоро-Балтийского канала, а затем лагеря вблизи села Тальцы под городом Иркутском [7, л. 19].

Вернулся в 1935 г. обросшим, больным, отечным. Проживал в селе Заярск Братского района и занимал должность бухгалтера заярской автобазы треста «Якуттранс». Но уже 5 сентября 1938 г. решением Народного комиссариата внутренних дел и прокуратуры СССР был приговорён к расстрелу [8, л. 20].

В Братском районе кулаки, отнесенные к 3 категории, вместе с семьей подлежали выселению в Николаевский завод и на намеченный участок между рек Усть-Вихарево и Долоновка и участками Кузнецово-Вихорево и Анзеб – Карабаб [9, л. 21]. Из заявления раскулаченного Пинигина Николая Титовича «был совершенно неожиданно описан, распродан и вместе с кулаками выслан в тайгу, не дав мне опомнится и оправдать себя» [10, л. 9].

Вся ситуация осложнялась тем, что в конце 20-х – начале 30-х гг. в Братском, Нижне-Илимском и Усть-Кутском районах существовала особая политическая ситуация. В Братском районе, например, в то время жили 2 – 2,5 тыс. административно-высланных – бывших офицеров царской армии и членов буржуазных партий. А вначале мая 1930 г. сюда начали прибывать и раскулаченные с Дона и Кубани [11, с.16]. Все тяготы по расселению ссыльных, их занятости, а также контроль за местонахождением легли на плечи служащих сельсоветов района. Из Циркуляра Тулунского Уездного исполнительного комитета (далее УИК) № 2226 от 19.11.1925 «в обязанностях лежит наблюдение за поведением административно-ссыльных, их образом жизни и занятиях; следить не проводят ли административно-высланные контрреволюционных действий, предупреждать самовольные отлучки с места назначенного им жительства» [12, л. 224].

Гнев и недовольство проводимой политики, вылились в объединённое выступление местных жителей и ссыльных в 1930 г., во главе с бывшим агентом Государственной экспортно-импортной торговой конторы, чье хозяйство было признано кулацким – Константином Серышевым.

Отец Константина Серышева – ссыльный Голобородиков Павел Васильевич (1872 – 1944 гг.) прибывший из города Черемхово Иркутской губернии в деревню Бурнино Братской волости. У Павла Васильевича и его жены Анисьи Петровны было семеро детей. Из-за бедности семейства, старшего сына Константина отдали в деревню Антоново, в семью Натальи Петровны, сестры матери. У нее с мужем Серышевым Иваном Тихоновичем детей не было [13, с. 207 – 208].

Краевед Дубынина А. В. дала такую характеристику Константину: «В гражданскую войну был в партизанах, первым записался в колхоз, а потом стал главарем банды. Задира и забияка, он был первым в деревенских драках, но и в работе не уступал. Его побаивались сверстники, но обожали дети. Деревенская ребятня ходила за ним табуном, как привязанная. Своих детей и жену любил неистово, но в дела свои её не посвящал, а если и посвящал – отговоров не слушал. Был самолюбив, вспыльчив и решителен, с обостренным чувством справедливости. Сильный, ловкий и ладный. Уступать не любил.

Женат был на Полине Афанасьевне Серышевой, красавице. Вся родня Константина любила Полиньку, но, пожалуй, нет в этой истории человека с более печальной и трагической судьбой, чем она. Её отец был против брака Полины с Костей и, когда Костя просто выкрал любимую, отец проклял её. Наверное, это сыграло роль в её судьбе» [13, с. 209].

Банда Серышева, в большинстве своем, состояла из административно-ссыльных. Крестьян было немного, в основном из числа раскулаченных и родственников Серышева [13, с. 210].

Целью группы было взять Братск, затем объединится с бандой Гольского, высланного в Карабаб, за которым, по их мнению, стояло все раскулаченное и изгнанное население района.

Гольский Алексей Иванович был зажиточным, за что был индивидуально обложен. Не желая терпеть несправедливость, «увиливал от сдачи хлеба…шел против советских мероприятий…налетал на комиссию по хлебозаготовкам» [14, л. 45], за что его, как социально опасного, со всей семьей выселили из Больше-Кадинского района [15, с. 17].

Но был ли это сговор? Андреева Лилия Викторовна – краевед Братского района, председатель Братской общественной организации краеведов «Старый Братск», изучавшая историю банд по архивным документам и воспоминаниям местных жителей, неоднозначно относится к существованию и деятельности банды Гольского. «Сведения о Гольском сообщило ОГПУ, арестовавшее 5 июня, еще до выступления Серышева, 39 человек, причастных к заговору. Но сомнительно, что был заговор. И может быть, права была Екатерина Оседлова, обвинившая милицию на бюро РК партии в том, что они «своим арестом создали банду Гольского»» [13, с. 210].

Попова Клавдия Константиновна, жительница села Большеокинск, так вспоминала деятельность Гольского: «Гольский настроил против Советской власти молодежь и пытался организовать группу. Через неделю молодежь разбежалась. …Самого Гольского я увидела по дороге, когда его уже поймали. Я ехала на телеге. Тут я его и увидела. Он был привязан руками к двум лошадям. Кони шли быстро, и он бежал за ними. На конях были два чекиста Верещагин и Караваев. Когда его притащили на Березовую гору, Гольский уже не мог идти. Его привязали к лиственнице и расстреляли» [13, с. 208].

Восстание началось 10 июня 1930 г. в день Святой Троицы в деревне Дубынино, где проходил престольный праздник, собравший крестьян из окрестных деревень. Группа Серышева приплыла с низовья Ангары и, собрав активистов, учинила самосуд.

«Расстреляли Антипина Сергея, председателя колхоза Дубынина Константина Захаровича, учительницу Климову Аграфену, Найкова Г.И. Последний был из старых ссыльных, числился постоянным уполномоченным РИКа…

Отец Антипина Сергея – Петр Григорьевич, узнав, что сын убит, схватил ружье и побежал отомстить. И тогда, во избежание еще больших жертв, в него выстрелил кто-то из своих. Секретаря сельсовета Дубынина Ивана Власовича – комсомольца, успевшего написать заявление о приеме в кандидаты партии, расстреливать не стали, повели с собой. По дороге он прыгнул в реку с берега, в надежде переплыть на остров, а дно в этом месте было илистое, ноги сразу увязли. Его изрешетили пулями, а он все стоял – ноги засосало» [13, с. 211].

С рассветом они направились в деревню Антоново – «вотчину Серышева». На следующий день Константин приказал своим людям, ускоренным шагом двигаться на Братск. Отряды повстанцев имели численность около двухсот бойцов, были вооружены охотничьими ружьями, винтовками, двумя станциями и тремя пулеметами, имели небольшое количеством гранат [2].

В Братский район сразу же поступило донесение о нахождении банды в Дубынино. Заместитель начальника ОГПУ Верещагин Илья, сформировав отряд из 18 человек, выехал из Братска. Встреча с бандитами произошла на территории Маленького Пурсея у Падуна. После столкновения Серышев повернул на север и устроил засаду у Дубынинского порога [16, л. 4].

Из воспоминаний Дубровина Дмитрия Павловича, жителя села Падун: «У порога Дубынинский рыбачил Павел Погодаев. Бандиты проплыли мимо на 2-х карбазах, взяли у него хлеба. Он нас об этом не известил. Поэтому встреча была неожиданной. С левой стороны двое бандитов открыли огонь и убили Кузнецова и Карнаухова. Бандиты сдались в плен, а сам Серышев сбежал. Пленным приказали тянуть карбаз вверх по течению. Павла Погодаева присоединили к ним. Добрались до Падуна. Утром приехал конвой из Братска, пленных повели в Братск. По пути Погодаев упал и сказал: «Дальше не пойду». Начальник конвоя двумя выстрелами убил его. По возращению из Братска в Падун, я увидел труп Погодаева, сказал о нем Николаю Матвеевичу Дубровину. Он отправил меня с помощником захоронить тело. Разложившийся труп тащили волоком с помощью лошади, подцепив веревкой за ноги. Заложили труп ветками. Расчухал его медведь и стал жрать. Когда родственники Погодаева приехали с Усть-Вихорево, то едва ли они нашли остатки трупа, чтобы перезахоронить его» [16, л. 5].

Сдавшиеся в плен относились к одной из групп мятежников, ведь известно, что банда дошла до Усть-Вихорево, где их встретили «подговоренные 50 человек» [17, л. 10]. Так же их ждали в низовских деревнях реки Ангары в Нижней Шаманке и Седаново.

В Седаново повстанцы арестовали сельский актив и закрыли в церкви. Вот как потом описывал те события один из арестованных Погодаев Александр Гаврилович: «Утром нас вывели в церковную ограду. Поставили в шеренгу для расстрела, чтобы по прибытию главаря ликвидировать. Женщины голосили, мужчины хмуро дымили самосад. Восставшие нетерпеливо вглядывались в излучину Ангары над деревенским погостом, откуда должны были приплыть баркасы с ватагой. И лодки, действительно, показались на реке…Кто-то из особо глазастых рассмотрел красные ленты на шапках и буденовках. Это подошел отряд Частей особого назначения (далее ЧОН). Оказалось, что один отряд Серышева был разгромлен чоновцами у деревни Усть-Вихорево» [18, л. 7].

Под ударами отрядов повстанцы были разбиты на несколько групп, рыскавших в течение полутора месяцев по тайге, а затем уничтоженных. Группа самого Константина Серышева петляла по реке Вихоревке, прилегающим лесам и, наконец, в начале июля была выслежена в таежном охотничьем зимовье, в 20 километрах от деревни Матера и ликвидирована. Сам Серышев был убит [11, с. 16]. Труп его через какое-то время родные похоронили там же и поставили над могилой крест.

После разгрома банды арестовали и держали в тюрьме его жену и приемного отца Ивана Тихомировича. Позже Полина с детьми, к которым привязалось клеймо «бандитское отродье», уехала из деревни [2].

Тестя Серышева – Серышева Афанасия Николаевича за причастность его и сына Федора к банде («был активным соучастником банды Серышева, а сын Серышев Ф. А. был помощником командира» [19, л. 28]) в 1933 г. вместе с семьей вычистили из колхоза «Новая жизнь» деревни Антоново [20, л. 12], обложив индивидуальным налогом [21, л. 13], а позже в 1936 г. собранием деревенского актива и вовсе чуть не выслали из деревни [22, л. 27]. И хотя 10 августа 1936 г. пленум Дубынинского сельсовета восстановил его со всей семьей в избирательных правах [23, л. 39], президиум Братского Райисполкома от 21 октября «как враждебно настроенному против проводимых всех хозяйственных и политических компаний, укрывавшему от обложения посев, скот и неземледельческие доходы, принимавшему активное участие в контрреволюционном выступлении с оружием против советской власти» отказал [24, л. 38].

Серышев Николай Афанасьевич – младший сын Афанасия Николаевича, поступил на военную службу в тыл ополчения, как сын кулака, лишенный избирательного права [25, л. 40]. Хотя на момент раскулачивания отца в 1929 г. Николай был несовершеннолетним и согласно Постановлению Президиума Центрального Исполнительного Комитета (далее ЦИК) СССР «О порядке восстановления в избирательных правах детей кулаков» от 17 марта 1933 г., как занимающийся общественно-полезным трудом, а именно до призыва трудился в колхозе, должен был быть восстановлен в правах [26, л. 23].

Еще одного жителя деревни Антоново – Огородникова Григория Федоровича обвинили в том, что «во время банды Серышева в 1930 г. участвовал совместно с бандой», «снабжал продуктами всю подпольную организацию», а 11 июня 1930 г. и вовсе со ссыльным Готиным Александром «сотворил банду» [27, л. 53]. Григория Федоровича несколько раз арестовывали, а в 1933 г. вычистили из колхоза «Новая жизнь» как кулака-вредителя.

Его сын Николай Григорьевич, вернувшись в 1933 г. из армии, где участвовал в конфликте на Китайско-Восточной железной дороге и был награжден за смелость, описал так увиденное: «Хозяйство как кулацкое было подведено под индивидуальный налог…делались постоянные обыски…имущество распродано для погашения налога…а меня, как и отца лишают права голоса и делают кулаком» [28, л. 38].

Так же в 1930 г. за участие в банде был арестован Чупин Федор Афанасьевич. Из документов по раскулачиванию его отца Чупина Афанасия Никифоровича: «…был участником банды Серышева Константина, куда отправил своего сына, которому дали 10 лет лагерей» [29, л. 3].

Как мы видим, многие из тех, кто был так или иначе причастен к выступлению был посажен, раскулачен или выслан, а иной раз и все вместе.

Подавив выступление и разогнав банду Серышева-Гольского, местная власть активно занялась раскулачиванием зажиточного класса, чтобы не допустить повторных мятежей. Так, 30 октября 1931 г. на закрытом заседании бюро РК ВКП(б) Братского района было принято решение «через бедноту, батрачество и колхозников развернуть работу по выявлению кулаков и твердозаданцев, подключая все ячейки партии и сельсоветы, ставя эту работу одной из основных на селе. Предложить ячейкам партии, сельсоветам и районному прокурору привлечь к ответственности кулаков и твердозаданцев, саботирующих задания по сдаче хлеба».

Принудительная коллективизация, наложение индивидуального обложения и раскулачивание привели к кризису местного сельского хозяйства и голоду. На хлебозаготовках в 1932 г. в районе люди всячески сопротивлялись сдаче хлебных излишков, так как иной раз и сдавать уже было нечего. От голода в Братском районе страдали и множество принятых, как политических, так и уголовных ссыльных. На все происходящее, притесняемое население отвечало саботажами, которые в 1933 г. вылились в вооруженное выступление.

Все началось на Орловском плотбище близ села Верхний Баян, где крестьяне и ссыльные строили карбазы и баржи. В списках рабочих там значился ссыльный из Нерчинского округа Полежаев Леонид Иванович, один из руководителей восставших [30]. В Верхний Баян отряд восставших не вошел. Им не хватало оружия. Первой деревней, которую 2 мая захватила банда, была Верхне-Суворово.

«Как только банда двинулась в поход на Суворово, из Братска была направлена разведка, которая должна была выявить дальнейший маршрут банды. Но, не доходя до деревни Парилово, помощники уполномоченного Братского районного отделения ОГПУ Николай Вдовин и Петр Муратов попали в засаду. Бандиты четвертовали их. Отрубили им головы и сбросили в прорубь» [31, с. 56].

Так же в ночь со 2 на 3 мая повстанцы напали на активного молодого комсомольца Рыбникова Михаила, возвращавшегося домой с села Большая Мамырь, где учился на курсах полеводов. Сначала его ранили, а затем сожгли полуживого. «Не отошли они от костра до тех пор, пока не смолкли стоны и проклятия сгоревшего от огня комсомольца» [32].

Далее мятеж перекинулся и в другие деревни южно-восточной части района: Средний Баян, Нижний Баян, Парилово, Арефьево, Громы, Верхне-Шумилово.

Наибольшие потери были в селе Громы, куда бандиты ворвалась в первых числах мая и бесчинствовали в селе почти неделю. Сохранились воспоминания о тех темных днях жительниц села Громы Филипповой Елизаветы Петровны и Филипповой Ольги Васильевны «В ночь со 2 на 3 мая 1933 г. по деревне пошли слухи, что к нам должны ворваться бандиты. Председатель колхоза «Коллективист», что в селе, Филиппов Никанор Петрович ходил по домам и собирал седла, чтобы оседлать коней и дать отпор, если банда ворвется в деревню. Но создать конный отряд он не успел. 3 мая, когда все были на заготовке леса, вдруг послышались выстрелы, шум, топот коней. В деревню со всех концов посыпал народ. К месту шума побежала и я. Вижу, наш председатель, подбежав к бандиту, ухватил его коня за уздечку и пытается его стащить, а сам что-то кричит. Я услышала, только что он сказал: «Убирайтесь вон отсюда, свора собачья!» Бандит выстрелил в Никанора Петровича и убил его наповал. Вскоре бандиты расправились и с Николаем Андреевичем Дорофеевым – председателем сельпо, счетоводом. Они сняли с него новые сапоги, а затем выстрелом в рот убили его. Потом были обнаружены и арестованы другие активисты: Кузнецова Аня – секретарь комсомольской ячейки села Громы, Скавитин Егор Тарасович – бригадир колхоза, старый партизан Анатолий Прохорович – учитель. Банды, взяв учителя под ружье, стали издеваться над его горбатостью. Был арестован и другой учитель Георгий Корнилович. Были арестованы отец и сын Филипповы, Яков Васильевич – коммунист и Павел Яковлевич – комсомолец-избач. Арестованных повели в амбар к Василию Шукшину, который состоял в банде. Бандиты громили амбары, забирали зерно, разгромили магазин, увели из конюшни лошадей, скот, а затем устроили пир» [11, с. 17–18].

«Одним словом, кто согласился идти с бандитами, тех взяли в отряд, кто не согласился – расстреляли. Однако согласные с бандитами по дороге разбежались – кто куда смог. Но перед уходом, на глазах односельчан, бандиты вывели 18 человек, арестованных к яру, расстреляли их и бросили в сторону ямы» [31, с. 57–58].

Узнав о расправах в Шумиловской судоверфи, был снаряжен отряд во главе с директором судоверфи Черепановым Егором. «Он думал, что обойдется одной винтовкой, а леща-то оказалась на диво мощной. Не доходя до села у речки Закипная, директор наткнулся на бандитский пост и был убит, остальные успели скрыться» [31, с. 58]. Обойдя судоверфь, повстанцы захватили Шумилово и повторили расправы.

Многочисленные свидетельства о жестоких расправах над партийно-советскими активистами и работниками просвещения, выступавших в качестве пропагандистского и административного актива при проведении хозяйственно-политических компаний, свидетельствуют о непримиримой неприязни восставших к последним.

О руководителях выступления известно мало. Местные жители называли фамилии политических ссыльных Полегаева-Пожидаева. Тепляков А.Г., работавший в Центральном архиве Федеральной службы безопасности, писал: «Во главе всего мятежа находился 65-летний ссыльный Халтурин, бывший начальник кадетского корпуса и полковник Белой армии. Позднее выявилось, что его фамилия Пожидаев, причём он фигурировал и как Балакирев. Среди наиболее активных мятежников были Бочкарев, Буланцев, Зверев, Елумнов, Полегаев, Полозов» [13, с. 228].

Проанализировав список бандитов Нижне-Суворовского сельсовета, можно отметить, что кроме единоличников и крепких середняков, вынужденных вступать в колхозы, были и бедняки-колхозники. Возраст восставших варьировался от 20 до 65 лет [33, л. 6]. Вследствие, чего мы видим, что не только крепкий кулацкий мужик в рассвете сил был недоволен присвоением его заработанных благ государством, но и молодые, пожилые середняки и бедняки не видели просвета в затяжном экономическо-хозяйственном хаосе.

Банда рассчитывала своими силами добраться до сел Заярск и Братск, собрать там затаившихся врагов, а дальше по тракту выйти к реке Лене и там слиться с новыми контрреволюционными силами. Но получила отпор [31, с. 56].

Для борьбы с Балакиревым и гнездами банд Полегаева и Пожидаева были созданы отряды под руководством местных коммунистов Дорофеева и Сафронова, которые принимали участие в разгроме банды Серышева, но они не смогли самостоятельно справиться с задачей.

Надо отметить, что поймать банду как в 1930 г., так и в 1933 г. было не просто. У восставших в селах, кроме явно поддерживающих, было много и сочувствующих, которых задело переустройство сельского хозяйства на селе. Так же расположение населённых пунктов по реке Ангаре, прилегающих к бескрайней тайге, только способствовало деятельности мятежников, которые могли надолго затаиться и незаметно передвигаться между селениями.

На помощь местным были отправлены, сформированные 5 – 6 мая в городе Иркутске, отряды заместителя начальника особого отдела ПП ОГПУ Буды С. М. и сотрудников ОГПУ Попова и Стрекочинского. 90 чекистов с шестью пулемётами появились в районе мятежа к 10 мая [13, с. 230].

В ночь на 10 мая отряд Попова в деревне Средний Баян неожиданным ударом нанес поражение главным силам восставших. В результате они, понеся тяжелые потери и оставив захваченные деревни, рассеялись по тайге.

Бывший милиционер Заусаев С. Н. рассказывал: «Банду разгромили, а главарь некоторое время по тайге скитался. Но заел его гнус. Не выдержал, весь в коростах ночью прибежал к знакомой бабоньке в Громы. Там его и взяли» [34].

Разгромив остатки сопротивления, местное руководство без промедления восстановило курс на коллективизацию, всячески вытесняя участников и пособников мятежа за рамки нового строящегося общества. Из протокола общего собрания колхозников и единоличников села Громы от 22 мая 1933 г.: «Клеймим выступавших совместно с бандой против советской власти и требуем от власти принять самое суровое наказание» [35, л. 39].

Участников и пособников банды повсеместно выявляли и арестовывали. Для этих целей секретно и срочно уполномоченный ОГПУ Леменков собирал, составленные сельсоветами, характеристики всех участников банды с подробным описанием − «был ли судим, социальное имущественное положение в прошлом и данное время, подробна роль и деятельность в банде» [36, л. 4].

Не арестованные участники мятежа, оставшиеся на селе, подвергались экономическим и политическим репрессиям. Их со всем семейством «вычищали» из колхозов, налагая индивидуальное обложение [35, л. 39]. Составлялись описи имущества бывших бандитов, для сохранения таковых «от растранжиривания», что в дальнейшем влекло распродажу за долги [37, л. 39]. Молодых людей призывного возраста не брали в ряды Рабоче-крестьянской Красной армии, делая в списках допризывников отметку «участник банды» [38, л. 51–52].

Для быстрейшего восстановления своего влияния советско-партийный аппарат опирался на страх крестьян, оставшейся от злодеяний банды и на местах пропагандировал вполне понятные и подходящие лозунги: «организовать порядок для быстрого ведения весеннего сева, дабы дать отпор классовому врагу, кулаку и контрреволюционному выступлению банды», «провести 100 % подписку на займ второй пятилетки, дабы дать отпор контрреволюционной банде» [37, л. 43].

Братские восстания 1930 и 1933 гг. были последним оплотом вооруженного сопротивления, против проводимой политики советского государства. Они не только не приостановили процесс объединения единоличных хозяйств крестьян, а наоборот, ускорили его, ужесточив методы репрессий, что неминуемо способствовало развертыванию процесса сплошной коллективизации в Братском районе на длительный период.