Специфика репрезентации ментального лексикона в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»

THE SPECIFICITY OF THE REPRESENTATION OF THE MENTAL LEXICON IN THE NOVEL «CRIME AND PUNISHMENT» BY F. M. DOSTOEVSKY

Natalia Atamanova

Candidate of Philology, Associate Professor, Federal State-Funded Educational Institution of Higher Education «Bryansk State Academician I.G. Petrovski University», Russia, Bryansk

Аннотация. Сложность и неоднозначность функционирования ментального лексикона в мозге человека, неопределённость взаимосвязей ментальных структур мозга с абстрактной лексико-семантической системой языка является одной из важнейших проблем современной когнитивистики. В данной статье проводится анализ языкового способа выражения когнитивных личностных концептов говорящего на примере монологических и диалогических речевых конструкций из произведения Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Лексико-семантическое описание языковых единиц осуществляется с учетом их формальной и семантической организацией, напрямую связанной с функционированием индивидуального личностного ментального лексикона коммуниканта.

Abstract. The complexity and ambiguity of the functioning of the mental lexicon in the human brain, the uncertainty of the relationship between the mental structures of the brain and the abstract lexico-semantic system of the language is one of the most important problems of modern cognitive science. This article analyzes the linguistic way of expressing the cognitive personal concepts of the speaker on the example of monological and dialogic speech constructions from the novel «Crime and Punishment» by F. M. Dostoevsky. The lexico-semantic description of language units is carried out taking into account their formal and semantic organization, which is directly related to the functioning of the individual personal mental lexicon of the communicant.

Ключевые слова: лингвистика текста; ментальный лексикон; когнитивные концепты; речевая коммуникация; ассоциативные отношения; синонимия; роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».

Keywords: Linguistics of the text; mental lexicon; cognitive concepts; speech communication; associative relations; synonymy; the novel «Crime and Punishment» by F. M. Dostoevsky.

Ментальный лексикон – это своеобразный «резервуар», часть нашей долговременной памяти, где хранятся знания обо всех известных нам словах из всех известных нам языков [7, с. 381-389].

В процессе развития ведущих направлений антропоцентрической лингвистики, в особенности когнитивистики и психолингвистики, были разработаны основные модели ментального лексикона, выявлены разнообразные проблемы, связанные с интерпретацией самого понятия и историей его развития, описаны ведущие концепции по специфике вербализации ментального лексикона [2, 5, 6, 7, 9].

Специфика речемыслительной деятельности, репрезентируемая при помощи конкретных языковых единиц, используемых той или иной  личностью, заключается в субъективности жизненного и языкового опыта различных коммуникантов. При этом немаловажную роль выполняют и объективные факторы, такие как нормативные значения слов и их семантико-стилистическое наполнение.

По нашему мнению, достаточно многогранно и разносторонне специфика функционирования ментального лексикона выражена в произведении Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание».

Как считает Т. А. Фесенко [9, с. 36], выбор той или иной лексемы определяется индивидуальными когнитивными концептами говорящего. Подтверждение этой мысли наблюдается в разнообразных конструкциях, используемых главным героем произведения Раскольниковым, а также следователем Порфирием Петровичем и Разумихиным. Так, Разумихин произносит: «…Преступление есть протест против ненормальности социального устройства…» [3, с. 243]. На первый взгляд, с лингвистической точки зрения подобное предложение не может вызвать абсолютно никакого недоумения: в данной фразе семантика предельно точно выражена с  помощью соответствующих ей номинаций. Однако почему употреблено именно абстрактное существительное  «преступление», тогда как в словаре синонимов З. Е. Александровой представлен следующий синонимический ряд: «правонарушение», «злодейство», «злодеяние», «уголовщина», «криминал», «воровство» [1, с. 243]. Всё это даёт нам право согласиться с мнением Т. А. Фесенко о том, что ментальный лексикон – субъективная категория когнитивной лингвистики. Ментальный лексикон каждого индивида опирается на его личные ментальные прагматические установки. В данном примере интенция коммуниканта эксплицитно выражена на уровне лексемы преступление. Неслучайно герой употребляет именно данное слово для репрезентации своего личностного когнитивного восприятия.  

Лексикографический анализ данного синонимического ряда приводит к следующим рассуждениям. Лексема преступление, согласно словарям русского языка, является стилистически нейтральной единицей языка, в то время как правонарушение имеет помету «официальное» [8, с. 227], а злодеяние и злодейство относятся к высокой лексике [8, с. 97], уголовщина – к просторечной [8, с. 302], а воровство относится к пассивному запасу языка, то есть является архаизмом [8, с. 43].

Допустимо предположить, что в период создания произведения представленный элемент синонимического ряда всё ещё входил в состав активного запаса лексики русского языка. Однако в словаре С. И. Ожегова дефиниция слова воровство имеет два значения: «1) хищение чужой собственности; кража; 2) устар. плутовство, мошенничество» [8, с. 43]. Отсюда следует, что один из лексико-семантических вариантов данного полисеманта (первое значение) относится к периферии лексико-семантического поля «преступление». Рассматриваемый лексико-семантический вариант не удовлетворяет потребности коммуниканта в чётком соотношении его субъективного когнитивного концепта с тождественной данному концепту  единицей языка. Иначе говоря, перед коммуникантом не стоит задача представить преступление в качестве кражи, убийства или какого-либо иного понятия, выраженного лексемой с потенциально или эксплицитно выраженной негативной коннотацией. Задача героя заключается в том, чтобы объяснить собеседнику, что преступление всего лишь не что иное, как социальное явление, несправедливость.

Рассмотрим другие не менее интересные примеры выражения ментальной установки говорящего.

«…То Ньютон имел бы право, и даже был бы обязан… устранить этих десять или сто человек, чтобы сделать известными свои открытия всему человечеству» [3, с. 246]. В данном случае глагол устранить также отчётливо раскрывает ментальную установку адресанта речи.  

«Вам следует подать объявление в полицию, - с самым деловым видом отвечал Порфирий, - о том-с, что, известившись о таком-то происшествии, то есть об этом убийстве, - вы просите, в свою очередь, уведомить следователя, которому поручено дело…» [3, с. 248].

В данном контексте слова происшествие и убийство выступают в качестве контекстуальных синонимов. Герой (следователь) использует рассматриваемые синонимы с определённой прагматической функцией: заставить собеседника, т.е. Раскольникова почувствовать незащищённость и зыбкость своего положения. По С. И. Ожегову, «происшествие – событие, нарушившее определённый ход вещей» [8, с. 228], «убийство – преступное, умышленное или по неосторожности, лишение жизни» [8, с. 304]. Мы видим, что перед нами лексемы, относящиеся к двум различным лексико-семантическим полям, доминантными дифференциальными семами которых являются семы «событие», с одной стороны, и «лишение жизни», с другой.  

«Глупо! Слабо! Зачем я это прибавил!» [3, с. 253]. По словарю Т.Ф. Ефремовой глупо – «пред., оценка какой-либо ситуации, чьих-либо действий как противоречащих здравому смыслу, свидетельствующих о недостатке ума» [4, с. 58]. Лексема слабо восходит к значению прилагательного слабый. Слабый – «3) перен. Тот, кто не отличается твёрдым волевым характером» [4, с. 226]. Исследуемые предикативы также необходимо рассматривать как контекстуальные синонимы, или как семиляры. А. А. Залевская в своих работах использует этот термин для обозначения пар слов, переживающихся индивидом как сходных по семантике [6].

«Совсем не бледен… напротив, совсем здоров! – грубо и злобно отрезал Раскольников…». По словарю С.И. Ожегова, бледный – 1) «слабо окрашенный» [8, с. 31]; здоровый – «обладающий здоровьем, не больной» [8, с. 95]. Данный пример позволяет сделать вывод о том, что на уровне парадигматики ментальный лексикон репрезентируется не только с помощью синонимии, но и посредствам контекстуальных антонимических отношений. Семантические оппозиции в данном случае также допустимо рассматривать, как семиляры, основанные на когнитивно-ассоциативном наличии в их значении общих сем.

К подобным примерам антонимических оппозиций относятся и лексемы факты – мираж, факты – бред: «Ведь это ещё не факты, это только мираж! Нет, вы давайте-ка фактов! И квартира не факт, а бред…» [3, с. 268].

Зачастую ментальный лексикон вербализуется посредством собственно лексической синонимии. Например, «праведный» и «безгрешный»: «…Социальная система, выйдя из какой-нибудь математической головы, тотчас же и устроит всё человечество и в один миг сделает его праведным и безгрешным…» [3, с. 341]. В словаре С. И. Ожегова в дефиниции лексемы отражены синонимические компоненты: праведный – «благочестивый, безгрешный, соответствующий религиозным правилам» [8, с. 331].

Репрезентация ментального лексикона может происходить и на основе  гипонимии (подчинении понятий) [6]. Так, в предложении «а тут хоть мертвечиной припахивает, из каучука сделать можно, - зато не живая, зато без воли, зато рабская…» [3, с. 273] имплицитно используются гиперо-гипонимические отношения с гиперсемой не живой, концептуально включающей в свой состав качества неживого, лишённого значимых проявлений жизни, т.е. безвольного (в примере без воли).  

Согласно многочисленным лингвистическим концепциям слово теснейшим образом связано с когнитивным личностным концептом, с точки зрения репрезентации ментального лексикона, оно имеет сугубо номинативную функцию. Однако и сами понятия, бытующие в обществе, усваиваются индивидом не без понятий, заложенных в семантику конкретных слов того или иного языка. Но репрезентативной функцией обладают не только слова, но и фразеологизмы, идиомы, семантика которых не складывается из суммы значений каждой из лексем. То есть в структурах мозга наряду с лексемами могут существовать и фразеологические сочетания, несущие в своём семном составе определённое концептуальное содержание. Так, в своём монологе Раскольников говорит: «… Ньютон имел право убивать кого вздумается, встречных и поперечных, или воровать каждый день на базаре» [3, с. 368], где сочетание встречных и поперечных является фразеологизмом, обозначающим «любого», «каждого».

Единицы ментального лексикона могут взаимодействовать, опираясь не только на системные отношения языка,  но и ориентируясь на субъективные ассоциативные связи говорящего. Например, в предложении «но если ему надо для своей идеи перешагнуть хотя бы и через труп, через кровь…» [3, с. 285] мы видим, как в ментальном лексиконе коммуниканта возникают ассоциативные связи труп – кровь, демонстрирующие гибкость языкового мышления индивида.   

Подобное явление ассоциативной связи ментальных единиц лексикона мы обнаруживаем и в следующем предложении: «Общество ведь слишком обеспечено ссылками, тюрьмами, судебными следователями, чего же беспокоиться?» [3, с. 251], где употребление однородных членов «ссылками, тюрьмами, судебными следователями» репрезентирует градационный приём.

Как видим, репрезентация ментального лексикона невозможна без использования и учёта системных отношений внутри лексики языка, прежде всего парадигматических. Репрезентация ментального лексикона – довольно сложный процесс, требующий многостороннего изучения с точки зрения как лингвистики, так и физиологии, психологии, когнитологии и других смежных наук.