Тема любви в творчестве Бюльбюля

Основное место в творчестве Мешади Мухаммеда Бюльбюля, перу которого принадлежат строки «Я полагал, пучине чувств вовеки не увлечь меня,

Но сам не понял, как в плену, у луноликой оказался» [1, с.70], занимают газели о любви. «В нашей классической поэзии любовь несет глубокий общественно-философский посыл, наполняет смыслом жизнь лирического героя, и, будучи непорочным, священным чувством, возвышает человека.

Эта поэзия взывает к внутреннему миру, духовности, прививая читателю чувства дружбы, верности, правдивости и искренности» [3, с. 110]. Поэтическое дарование и мировоззрение Бюльбюля блистательно раскрываются именно в лирических стихах.

Неслучайно поэт отводит любовной лирике основное место в своем творчестве, ведь он сам охвачен пылкими чувствами. Его поэтический слог в газелях о любви прост и ясен. Порой поэт прибегает к витиеватым сюжетам, но тут же, словно, исправляя огрех, отметает их. Стихи Бюльбюля сквозят оригинальностью мысли, испещрены аналогиями.

Как известно, лирике, берущей истоки в классической поэзии и продолжившейся в литературе XIX века, присущи три главных героя: Ашыг, Возлюбленная и Соперник.

Не стало исключением и творчество Бюльбюля.

В Антологии, составленной Заманом Аскерли, приводятся основные черты Ашыга и его Возлюбленной: «Ашыг − истово влюбленный, самоотверженный юноша, всеми силами борющийся за свои чувства, стойко выносящий выпавшие на его долю тяготы и испытания, и даже не достигнув желаемого, не отрекающийся от своей любви. Возлюбленная пленяет Ашыга совершенством внешней красоты и внутреннего мира.

Порой, испытывая Ашыга на верность и стойкость, она проявляет к нему равнодушие и льнет к Сопернику» [4, с. 7].

Обратившись в своих газелях к вышеупомянутым персонажам, Бюльбюль создает великолепные образы Ашыга и его Возлюбленной.

Ашыг лелеет свои чувства, всячески стремится добиться расположения Возлюбленной, и, не достигнув желаемого, страдает, сетует, корит свою горькую судьбину.

Печальный стон взовьется к небесам и

Омою землю горькими слезами,

Когда б хоть весточку от милой получил,

Слились бы воедино пылкими сердцами [1, с. 42].

Изюминкой лирических стихов Бюльбюля является то, как виртуозно и самобытно описывает он образ своей возлюбленной. Поэт набрасывает черты ее внешности, обратившись к эпитетам. Он словно обрисовывает словами портрет избранницы, тем самым изливая свою любовь.

Во тьме кудрей ее померкнут сотни лун,

А родинка – звезды небесной отраженье,

Уста, как яхонты, живительный нектар,

Она от горестных томлений исцеленье  [1, с. 177].

مادر که تورا بزاده حور است

يا خلقت تو ز محض نور است

انسان نبود بدين لطافت

دوش و بر تو مگر بلور است

روی تو نشانۀ بهشت است

ديدار تو مايۀ سرور است

Быть может дивной гурией порождена?

Иль светом ты озарена лучистым.

Такая грация и стать под стать богине

Ты будто перл красоты пречистой.

Твои черты как райские чертоги

Узрев твой лик, алеют счастьем щеки [1, с. 179].

В этой газели на фарси поэт искусно создает портрет Возлюбленной, восторгаясь ее неземною красотой. Порой он прибегает к гиперболам, уподобляя возлюбленную святыне, к которой не прикоснуться без омовения.

با بوی تار زلفت در مشک بو ندارد

در پيش عارض تو گل رنگ رو ندارد

حسن ترا کشيده نقاش صنع قدرت

بر وی نميتوان زد دستی وضو ندارد

Благоуханье локонов твоих пленяет,

От красоты волшебной роза увядает,

Черты твои ваял искусный мастер

Не прикоснуться к ним без омовенья [1, с.197].

Порой Ашыг Бюльбюля, измученный томлениями и тщетными ожиданиями, уподобляет свою Возлюбленную безжалостному палачу.

Краса твоя безжалостнее палача

А брови как клинки пронзают сердце  [1, с. 26].

Возвышаясь над своими чувствами, Ашыг, как истинный друг, назидает свою Возлюбленную.  

Отрада глаз моих, молю, не избегай меня,

Ты не якшайся с чужаком, не предавай меня.

Подвластен я тебе одной, меня пленила ты,

Надменностью, поди, заденешь невзначай меня.

Не зря запятнанный алмаз пустышкою слывет,

Дождись, красу не запятнай, не отвергай меня [1,  с. 28].

В классической литературе одержимого любовью Ашыга уподобляют Меджнуну. Именно этот образ возникает в памяти при упоминании Ашыга, истово влюбленного и стенающего по Возлюбленной. Нет такого поэта, который не уподобил бы своего Ашыга Меджнуну. Не обошел этот образ и творчество Бюльбюля.

Под стать Меджнуну вновь безумствует душа,

Тоской томится, замирает, не дыша [1, с. 42].

Или:

Любимая разлукой истязает, как Лейли,

Безумствует душа под стать Меджнуну [1, с. 87].

Ашыг уподобляет возлюбленную Лейли, а себя, одержимого любовью, − Гейсу, ставшему безумцем от раздиравших его душу пылких чувств и впоследствии прозванному Меджнуном.

В классической литературе Ашыг подчас предстает в образе Фархада, во имя любви прокладывающего путь через гору Биситун.

Моя любовь ославила Меджнуна и Фархада,

Позор на голову навлек, ашыг, я − горемыка [1, с. 138].

В порыве пылких чувств Бюльбюль все же порой рассуждает о любви рационально, укоряя себя за беспечность.

Зачем я к гуриям любовью воспылал?

Неверностью ашыгу отплатили.

Напрасно сердце отдал им во власть,

Лишь горечью меня озолотили [1, с. 125].

Порой он рационально подходит к делам сердечным, сознавая, как больно ранят чувства. И, заведомо зная о тяготах и страданиях − неизменных спутниках любви, пытается уклониться от тернистого пути к обретению счастья. Временами Бюльбюль даже предсказывает безуспешность любви.

Во мраке локонов потонешь, так и знай –

Напрасно сердце не томи любовью [1, с. 131].

В классической литературе пылкие чувства Ашыга к Избраннице воспевали в том числе превосходство бренного мира над миром иным. За один только взгляд, поцелуй и прикосновение возлюбленной одержимый любовью ашыг готов был поступиться всеми благами рая. Эта идея нашла отражение и в поэзии XIX века, не обошла она стороной и творчество Бюльбюля:

Когда бы ты была моей и этой жизни, и в иной,

Мне оба мира ни к чему, − в тебе одной найду спасенье [1, с. 44].

Бюльбюль даже называет себя безбожником, свято верующим лишь в любовь земную.

Язычник, лишь любви я преклоняюсь,  

Святыней тетиву бровей считаю,

Разлука для меня подобна аду,

Твой лик узрев, я как в раю, витаю [1, с. 175].

А в нижеприведенной газели Бюльбюль, проникшись трепетными чувствами к  возлюбленной, награждает ее нежнейшими эпитетами, а после упрекает в неверности и осуждает себя за излишнюю доверчивость:

Дивной красотой затмила луноликая светило,

И кокеткой в райских кущах та прелестница прослыла.

Опрометчиво я сердце ей, искуснице, доверил,

Лишь неверностью ашыгу-горемыке отплатила [1, с. 125].

Сюжет любовной лирики поэта завязан на таких ключевых темах, как неверность возлюбленной, ее непостоянство и безответность чувств ашыга. Классической литературе в целом присущи живописания мук, на которые обрекает ашыга беспечность и непостоянство возлюбленной. Бюльбюль же приправляет образ ветреной подруги весьма примечательными аналогиями.

Израненному сердцу посулила исцеленье,

Но ни на йоту не облегчила страданья,

Слова ее узорам зыбким на воде подобны,

Пустыми оказались обещанья [1, с. 162].

Поэт уподобляет слова преступившей клятву любимой зыбким кругам на воде, признаваясь, сколь глубоко тронут он подобной беспечностью.

Хотя предшественники и современники Бюльбюля избегали хвалебных од о красоте Возлюбленной, сам поэт порой исподволь, а порой и открыто награждал свою суженую восторженными эпитетами, легкими росчерками пера обрисовывая ее неземные черты.

Как яхонты, уста твои блистают,

Животворящей силой исцеляют,

Благоуханна, и черты твои

Луну на небосклоне затмевают [1, с. 114].

Бюльбюль частенько обращается к образу соперника, чужака, того, с кем предала его Возлюбленная, оставив зияющую рану на сердце ашыга. Он взывает к сопернику, обращаясь к Возлюбленной, не желая мириться с предательством. Упреки в адрес соперника и сетования на неверность Возлюбленной поэт выражает лирическими интонациями.

Ославила любимая меня, якшаясь с чужаком,

Неведомо зачем, вниманьем обделила.

Бюльбюль, в любви терпенье прояви,

Не жди ты верности от той, что изменила [1, с. 100].

Порой Ашыг корит кликуш, наговаривающих на него Возлюбленной, обвиняя Соперника в разладе с любимой.

Не дремлет враг, наветы насылает, отчего?

Нас разлучить с любимою желает, отчего?

То ли соперник злые козни строит,

То ль милая терзает, отчего? [1, с. 138].

Рассматривая лирику Бюльбюля, перед глазами тут же возникает образ Ашыга, одержимого муками любви, и как тут обойтись без упоминания слез − неизменных спутников его душевных страданий.

Слезы выражают глубину чувств, горестей и переживаний. Неслучайно, слезы упоминаются в творчестве и других выдающихся поэтов. Так, например, у Физули:

Сколько алых слез пролить заставил рок коварный!

Залил лицо слезами, стал багряным цвет его янтарный [2, с. 143].

Пылаю чистою неразделенною любовью вдалеке,

Что заставляет постоянно слезы лить в мольбе [2, c. 189].

Бюльбюль аллегорично описывает слезами беспощадность любви:

Кокетством голову вскружив, ославила меня,

От сладостных речей ее слезами обливаюсь [1, с. 89].

Слезами алыми округу окропил,

С тех пор, как с ясноокой разлучился [1, с. 132].

Посеребрились волосы, зачахли,

От слез ручьев и свет в очах померк [1, с. 154].

Поэт уподобляет очи возлюбленной безжалостному палачу. Этот образ прослеживается в творчестве многих поэтов-классиков:

Разбередили сердце очи ясноокой,

Подобно палачам, казнить меня велели [1, с. 123].

Лирика Бюльбюля сквозит печалью. В целом, трудно отыскать жизнеутверждающие нотки в стихах о любви поэтов XIX века. Вероятно, подобные тенденции обусловлены общественно-политическими перипетиями и выпавшими на долю людей испытаниями. Проблески оптимизма в лирических стихотворениях Бюльбюля мимолетны:

Уста как яхонты, в них перлы-жемчуга,

Даруют красноречье, бойкость языка,

А поцелуй – живительный нектар,

Сулят уста несметные блага [1, с. 116].

Порой, предаваясь мечтам и поверяя тайные желания, Бюльбюль пишет  жизнеутверждающие стихи:

До чего приятно все же розе дивной угождать,

И, красой заворожившись, лишь о ней одной мечтать [1, с. 157].

Выводя стихи о любви, поэт то и дело макает перо в печаль, очевидно, полагая, что мытарства и страдания по избраннице возвеличивают ашыга. В его представлении ашыг должен не петь и плясать, а стенать по своей избраннице, обливаясь горькими слезами.

Тот, кто любовью пылкой одержим,

Обрек себя на муки и стенанья [1, с. 115].

В газели, написанной на фарси, Бюльбюль признается, что грусть-печаль и любовь, неотступно преследуя его, идут рука об руку:

ندانم در تنم اندوه و غم جمله دل زايد

و يا در هر کجا غم شد چو مغناطيس بر بايد

روم بر سير گلشن غم شود از دل پراکنده

تماشای گل و لاله غمی بر غم بيفزايد

Неужто сердце дарит и любовь, и боль,

И грусть-тоску оно приумножает?

А в цветнике, на розу бросив взгляд,

Оно, подобно розе, расцветает [1, с. 194].

Любовь Бюльбюля не наполнена мистицизмом, им воспеваются реальные чувства. Он одержимый любовью ашыг, безумствующий, ревнующий, стойко переносящий муки любви и, преодолевая препоны, стремящийся слиться воедино с возлюбленной.

Однако, не добившись желаемого, он не противится, а смиренно повинуется судьбе. И даже аллегорично желает своей избраннице счастья с другим.

Довольно натерпелся, хватит мне сполна,

Другого выбрала, видать, ему и суждена [1, с. 174].

Порой Бюльбюль, грезя о Возлюбленной, предается наивным мечтам:

Когда б с любимой довелось остаться мне,

И счастье с ней вкушать наедине,

Достичь мечты желанной-долгожданной,

И разделять с любимой наравне [1, с. 157].

Временами Бюльбюль сопоставляет влюбленность с одержимой напастью, поражаясь тому, как ловко расставила силки и заарканила его возлюбленная.

اول عشق نمايد بنظر گر آسان

ليک در هر قدمش نوع بلایی دارد

ديده در کنج لبت ديد که آن خال سيه

گفتم اين دانۀ دام است خطایی دارد

Не обольщайся простотой любви,

В ней каждый миг сплошное испытанье.

Едва завидев родинку у рта,

Я понял – навсегда погиб в капкане [1, с. 209].

В своей лирике Бюльбюль умело пользуется творческим псевдонимом, широко известным в восточной поэзии и восходящим к образу соловья, снедаемого пылкими чувствами к розе. В конце стихотворений Мешади Мухаммед упоминает псевдоним, не только называя себя, но и признаваясь в любви трелями соловья.

И днем, и ночью Соловей в саду стенает, [1, с. 42].

Поэт не только использует свой творческий псевдоним, но и упоминает страдальца-соловья, стенающего по розе, образ которой восходит к возлюбленной самого ашыга:

Нет, не напрасно соловей выводит трели,

Он розу дивной красоты в саду увидел [1, с. 73].

Весьма примечательна игра слов, к которой прибегает поэт, называя себя, признаваясь в любви и в то же время обращаясь к образу соловья (Бюльбюль в переводе на русский − соловей), воспевающего свою розу.

Если трели Соловья не по нраву розе станут,

Стон окутает ее, обовьет изящный стан [1, с. 119].

Как видно из вышеизложенного, Бюльбюль самоутвердился в образе ашыга-влюбленного. Его творчество проникнуто любовью, он истинный певец любви животворящей. Он столь истово любит и лелеет свою возлюбленную, что не порицает ее за измены, не клянит судьбу, а лишь сетует или назидает.

Хотя известно, что Бюльбюль происходил из купцов, в любви он не разменивается на мелочи. Воспевая любовь, он одержим пылкими чувствами, и смело изливает их во всех жанрах классической литературы.