САНКЦИИ КАК ИНСТРУМЕНТ КОЛЛЕКТИВНОГО ПРИНУЖДЕНИЯВ МЕЖДУНАРОДНОМ ПРАВЕ

Феномен международных санкций занимает особое место в системе современного международного права, представляя собой своеобразный парадокс. С одной стороны, они выступают как инструмент поддержания международного правопорядка, с другой – нередко воспринимаются как форма правового принуждения, подрывающая основные принципы межгосударственных отношений. Эта двойственность требует теоретического осмысления, особенно в условиях нарастающей политизации санкционных механизмов.

Понятие санкций в международном праве существенно отличается от аналогичного понятия в национальных правовых системах. Если в рамках государства санкции представляют собой меры принуждения, применяемые уполномоченными органами к нарушителям правовых норм [1, с. 269], то в международном праве ситуация принципиально иная. Отсутствие надгосударственной власти и преобладание координационных методов регулирования придают санкциям особый характер.

Г. Кельзен последовательно отстаивал позицию, что международное право, как и любое другое право, представляет собой порядок, обеспеченный принуждением. Именно элемент принуждения отличает правовые нормы от моральных, религиозных и других [2, с. 211]. При этом, учитывая, что в международном праве – в отличие от внутригосударственного – отсутствует централизованный аппарат принуждения суверенных субъектов к соблюдению правовых норм, средства такого принуждения находятся в руках самих государств [3, с. 17]. Это наблюдение остается актуальным и сегодня, помогая понять природу современных санкционных режимов.

На основании анализа доктрины [4, 5] можно выделить несколько подходов к определению международных санкций:

– институциональный (связывающий санкции исключительно с действиями Совета Безопасности ООН);

– функциональный (рассматривающий любые меры принуждения как санкции);

– компромиссный (различающий санкции в узком и широком смысле).

В широком смысле санкции включают в себя любые меры принудительного характера, применяемые государствами или международными организациями для воздействия на поведение других субъектов международного права. К таким мерам относятся экономические ограничения, дипломатические демарши, военные интервенции и т.д. Однако важно разграничивать санкции в строгом смысле, которые являются институциональными мерами, и односторонние или коллективные меры, которые могут квалифицироваться как контрмеры или недружественные акты.

Особый интерес представляет позиция Б.Ш. Белаловой, которая определяет санкции как «принудительные меры, применяемые к государству-правонарушителю в случае его отказа выполнить обязанности, вытекающие из его ответственности, или ненадлежащего их выполнения» [6]. Это определение подчеркивает производный характер санкций от института ответственности.

Х. Кехлер выделяет два исключительных, экстренных случая, когда меры принуждения – политического, экономического или военного характера – допустимы: (1) восстановление международного мира и порядка (многосторонние меры) и (2) в качестве мер защиты законных прав или жизненных (национальных) интересов государств (односторонние меры) [7, с. 28]. Однако на практике эти критерии часто толкуются расширительно. Так, применение ограничительных мер США, ЕС и их союзниками в 2022-2024 годах против России, таких как арест авиапарка, финансовая блокада, запреты импортно-экспортных операций и многие другие, нередко оправдывается соображениями «национальной безопасности», хотя фактически создает экстерриториальный эффект, нарушающий принцип невмешательства в суверенные дела государств [8].

Гл. VII Устава ООН создает систему коллективной безопасности, центральное место в которой занимают санкционные механизмы. Ст. 41 предусматривает возможность применения мер, не связанных с использованием вооруженных сил, включая «полный или частичный перерыв экономических отношений, железнодорожных, морских, воздушных, почтовых, телеграфных, радио или других средств сообщения, а также разрыв дипломатических отношений» [9].

Практика применения этих положений прошла сложную эволюцию. Если в период холодной войны Совет Безопасности принял лишь две санкционные резолюции (в отношении Южной Родезии в 1968 году и ЮАР в 1977 году) [10, с. 87], то после 1990 года их количество резко возросло [11].

Контрмеры, в отличие от санкций, представляют собой ответные действия государства или группы государств, направленные на прекращение международно-противоправного деяния. Они не являются формой ответственности, а выступают скорее средством защиты нарушенных прав [12, с. 134]. Согласно проекту статей Комиссии международного права ООН об ответственности государств, контрмеры должны быть соразмерными и не нарушать императивные нормы международного права [13, с. 241]. Примером контрмер могут служить экономические ограничения, введенные Россией в ответ на санкции Евросоюза, которые включали в том числе замораживание активов российских физических и юридических лиц (Постановление Совета ЕС № 269/2014 [14]). В отличие от санкций ООН, такие меры не требуют одобрения международного сообщества и основываются на принципе взаимности.

В Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН от 12 декабря 2001 года № 56/83 «Ответственность государств за международно-противоправные деяния» [15] критерии правомерности контрмер сформулированы следующим образом:

1. Цель и пределы: контрмеры допустимы только для побуждения государства-нарушителя к выполнению международных обязательств. Они носят временный характер и должны минимизировать нарушение нормативных отношений, обеспечивая возможность возобновления выполнения обязательств (ст. 49).

2. Пропорциональность: меры должны соответствовать тяжести правонарушения и причиненному вреду (ст. 51).

Применение санкций, особенно вне рамок ООН, ставит вопрос об их соответствии принципу суверенного равенства государств и невмешательства во внутренние дела. Устав ООН в ст. 2 закрепляет примат суверенитета государств, и любое ограничение этого суверенитета должно быть легитимным и обоснованным [9]. Санкции Евросоюза, такие как ограничительные меры в отношении России, формально основываются на внутреннем законодательстве ЕС и решениях Совета Европейского Союза [16, 17, 18, 19]. Однако их правовая природа вызывает вопросы с точки зрения международного права. В частности, отсутствие санкции Совета Безопасности ООН делает такие меры односторонними, а их экстерриториальный эффект противоречит принципу невмешательства [20, с. 144].

Санкции ЕС в отношении России включают ограничения на торговлю, инвестиции, банковскую деятельность и доступ к технологиям. Однако эти односторонние экономические меры вызвали критику со стороны международного сообщества, поскольку являются актами не правового, а скорее политического характера [21, с. 128].

Легитимность санкций ЕС зависит от их соответствия международному праву. Поскольку Совет Безопасности ООН не принял резолюции, квалифицирующей действия России как угрозу миру, санкции ЕС не могут рассматриваться как санкции в строгом смысле. Их правовая природа ближе к контрмерам или недружественным актам.

Недружественные акты – это действия, которые не являются противоправными, но наносят ущерб отношениям между государствами. Санкции ЕС, не будучи санкциями ООН, могут быть квалифицированы как недружественные акты, особенно если они не имеют четкого правового обоснования.

Таким образом, санкции как инструмент коллективного принуждения должны применяться в строгом соответствии с международным правом. Практика Евросоюза демонстрирует, что односторонние меры, даже если они формально соответствуют внутреннему праву, могут противоречить принципам Устава ООН. Для обеспечения легитимности санкций необходимо укреплять роль Совета Безопасности ООН, в частности, создать при нем Комитет по мониторингу санкций, и разрабатывать четкие международно-правовые критерии их применения (к примеру, серьезность, исчерпанность мирных средств, оценка гуманитарных последствий). Наконец, стоит внести в Правила процедуры Совета Безопасности ООН положение о временном характере санкций (максимум 5 лет) с обязательным пересмотром.