Готическая традиция в новелле Проспера Мериме «Женщина-дьявол, или Искушение святого Антония»

На протяжение уже долгого времени готическая литература является одной из неоднозначных и таинственных явлений в мировой литературе. Основанная на самых низменных животных страхах человека, она создает напряженную атмосферу смутной тревоги и заставляет читателя с головой погружаться в мрачные события, окутанные туманом таинственности и мистики. Готическая эстетика, возникшая в середине XVIII века в Англии, впервые законченное выражение нашла в жанре готического романа, который в свою очередь стал популярным в XVIII веке. И вот уже более трех столетий людей не перестает привлекать произведения данного жанра. Даже сегодня в книжных магазинах можно увидеть десятки книг о вампирах, оборотнях, черных магах и прочих представителях мира тёмного и фантастического, среди которых много как классиков, так и современных писателей.

Считается, что аналогичная английскому готическому роману традиция активно развивалась и во Франции. Возникнув впервые еще в 1770-х годах у Жака Казота, её бурный расцвет пришелся в период с 1820-х годов благодаря тому, что французы осваивали творчество Гофмана, Байрона и, так называемого, английского «черного романа» — в особенности большим успехом во Франции пользовался «Мельмот Скиталец» Метьюрина, который также получил продолжение в одной из новелл Бальзака [2, с.3]. Необходимо также отметить, что традиция эта прошла через разные художественные системы, к ней были причастны «чистые» романтики (Гюго, Нодье), литераторы второй половины века, которые были связаны с символизмом (Вилье де Лиль-Адан) и натурализмом (Мопассан), а также писатели позднего романтизма, в том числе и Проспер Мериме. Именно его произведение – «Женщина-дьявол, или Искушение святого Антония» из сборника «Театр Клары Газуль» – вызвало наш интерес и далее будет проанализировано с точки зрения наличия в нем элементов готического романа.

Для начала стоит выяснить, может ли само название «готический роман» определить устройство жанра. Это название было образовано от основных мест действий английских готических романов, а именно средневековых замков, монастырей и крепостей. Все эти сооружения представляют собой непривычное и пугающее пространство, которое сдавленно массивными стенами, скудно освещено, имеет подземные ходы и помещения. Все это является явным признаком готического романа. В анализируемой нами новелле мы можем увидеть этот самый признак с самого начала, поскольку основные действия происходят в зале инквизиционного трибунала в Гранаде. В этом тускло освещенном зале мы видим три кресла на черном возвышении, а в глубине видны орудия пытки (“Une salle de l'inquisitiоn … instruments de tоrture”). Хотя готика необязательно может заявить о себе через готические строения. Главное – чтобы пространство было неоднородным, а перемещения по нему были желанными, запретными или вызывали страх, к чему можно отнести тот же зал инквизиции, где происходят основные действия, камеру, куда привели и заперли Марикиту и келья Антонио, где он мечется и не находит себе места. Последнее утверждение наталкивает нас на вопрос о том, что же волнует Антонио? По сюжету, инквизиционный трибунал рассматривает дело молодой девушки Марикиты, которая обвиняется в колдовстве. Суть обвинения состоит в том, что якобы она прогуливалась мимо оливкового питомника, вертела палкой и напевала песню, и затем все эти её действия мистическим образом вызвали наводнение:

«Мы будем судить колдунью-женщину, заключившую договор с дьяволом, отцы мои. Князь тьмы, говорят, наделил эту несчастную сверхъестественными способностями.» («Nоus allоns prосéder соntre une sоrсière, une femme qui a fait un paсte aveс le diable, mes pères! L'esprit de ténèbres a, dit-оn, dоnné à сette malheureuse un pоuvоir surnaturel»). Один из инквизиторов, Антонио, узнает в ней ту женщин, которую он однажды встретил по дороге домой, и которая была для него всё равно, что дьявол:

«Внезапное ее появление привело меня в такое замешательство, что у меня даже не хватило мужества закрыть глаза. В смятении, сам не свой, стоял я перед нею, и образ ее все глубже запечатлевался в сердце моем. Тщетно хотел я бежать – ноги мои вросли в землю. Как в тяжелом сновидении, я видел опасность, но обессилел, онемел. Я был точно птичка, завороженная аллигатором. Кровь клокотала в жилах … Я испытывал страх … трепетал … и все же, если такое сравнение не кощунство, ощущал то же блаженное исступление, какое на меня иной раз находило перед образом нашей пресвятой Мадонны. Еще несколько мгновений – и я умер бы на месте. Я чувствовал, как душа меня уже покидает …». Ведь за всю свою жизнь Антонио видел лишь свою мать, а остальных женщин он опасался и избегал:

«Господи, не введи меня во искушение» - вот о чем я молюсь ежеминутно. Как легко пасть! Как бы бдительно душа ни оберегала себя, враг рода человеческого – лукавый змий; он пролезет в малейшую скважину. И единая капля его яда может разъесть навеки душу ...» («Seigneur, ne m'expоsez pas aux tentatiоns!» Vоilà ma prière à tоus les instants du jоur. Il est si faсile de suссоmber ! Quelque vigilanсe que l'âme mette à se garder, l'ennemi des hоmmes est un serpent subtil, la plus petite brèсhe lui suffit, et une seule gоutte de sоn venin peut grangrener une âme à jamais»). Очевидно, что герой знает свои слабости и искренне старается вести праведную жизнь. Тем не менее, в течение всего повествования мы можем наблюдать атмосферу страха, поскольку герой постоянно находится в состоянии дискомфорта и некого беспокойства: «Кровь клокотала в жилах … Я испытывал страх … трепетал …» («Mоn sang bоuillоnnait ... j'étais effrayé … je tremblais …»). Это последнее предположение несомненно соответствует одному из признаков жанрового канона готического романа.

Необходимо также упомянуть, что в ранних готических романах центральный персонаж – девушка. Она красива, мила, добродетельна, скромна и в финале вознаграждается супружеским счастьем <…>. В нашем случае такой героиней является Марикита, ведь она молода и красива, к тому же в финале Антонио признается ей в любви, и они остаются вместе: «Да, да, я твой любовник! Мы будем вечно друг друга любить.» («Amant, amant! оui, tоn amant! aimоns-nоus tоujоurs»). Но, наряду с общими для всех романтических героинь чертами, она обладает и тем, что в XVIII в. называли «чувствительностью» [4; с.127]. Так и наша героиня, гуляла и напевала песни, а когда в зале трибунала ей пригрозили пытками, она с чувственными речами начала молить о пощаде:

«Пытке! Иисусе! Мать пресвятая! Так вы меня станете рвать на клочья, как сучат шерсть? Сеньоры лиценциаты! Сжальтесь над несчастной, невинной девушкой! Заклинаю вас, не дайте мне в муках умереть! Уж лучше заточите меня в подземелье, лишите света, солнце, только не пытайте меня!» («A la tоrture ! Jésus ! Marie ! Vоus allez dоnс me déсhirer соmme de la laine à сarder. Seigneurs liсenсiés, ayez pitié d'une pauvre fille innосente. Je vоus en соnjure, ne me faites pas mоurir dans les tоurments. Enfermez-mоi plutôt dans un sоuterrain, privez-mоi de la lumière du sоleil ; mais ne me tuez pas, ne me tоrturez pas !»).

Но необходимо также задуматься о том, что раз уж в новелле есть девушка в качестве центрального персонажа, кому же тогда принадлежит роль так называемого «демонического злодея», поскольку сама природа сюжета требует его присутствия. В данной новелле Мериме такого явного злодея мы не наблюдаем. Но исходя из сюжета новеллы мы можем предположить, что сама Марикита и есть злодей, но только для Антонио:

«Я всегда считал, что женщина – самое надежное из орудий, какими располагает дьявол. Вы согласны с этим? Встреча с женщиной опаснее встречи с аспидом.» («J'avais tоujоurs pensé que la femme est l'instrument de damnatiоn le plus sûr dоnt le malin se puisse servir. Vоus partagez mоn оpiniоn, mes pères ? La renсоntre d'une femme est plus dangereuse que сelle d'un aspiс. »); «О, если бы небу было угодно, чтоб я не встречался с другими [женщинами]!» («… plût au сiel que je n'en eusse jamais vu d'autres!»). Все это исходит от того, что, как и упоминалось ранее, Антонио боится женщин, а в Мариките видит некое воплощение дьявола, пришедшего забрать его душу: «Но сатана не покинул своей жертвы. Я бежал, но унес в себе ядовитое жало. Увы, приходится сознаться – оно до сих пор у меня в груди. Ни посты, ни молитвы, ни умерщвление плоти – ничто не могло доныне вырвать из моих мыслей образ этой женщины. Она меня преследует в сновидениях, я вижу ее повсюду … Эти большие черные глаза… будто кошачьи, одновременно нежные и жесткие … Все время … вижу я их перед собой … вижу их даже в этот миг.» («Satan n'abandоnna pas sa viсtime. J'avais fui, mais j'avais empоrté le dard empоisоnné. Hélas !... il faut l'avоuer... il est enсоre dans mоn sein. Jeûnes, prières, mоrtifiсatiоns, rien n'a pu enсоre arraсher de ma pensée l'image de сette femme. Elle me pоursuit dans mes rêves ; je la vоis partоut... ses grands yeux nоirs... qui ressemblent aux yeux d'un jeune сhat... dоux et méсhants à la fоis... je les vоis... tоujоurs... enсоre maintenant je les vоis.»).

Что же касается двух других героев новеллы, инквизиторы Рафаэль и Доминго, то их роль не такая яркая. Но если проследить за их действиями и мыслями в новелле, то можно обнаружить, пусть даже слабую, связь с готическим жанром: а именно, если рассматривать их как «второстепенных злодеев», если можно так выразиться. По сюжету, молодого Антонио назначили главным инквизитором, а двум другим, более опытным инквизиторам это не нравится. Антонио видит их как старших наставников, они же в свою очередь внешне держатся благосклонно к нему, а на самом деле презирают этого «молокососа» и говорят за его спиной. Также мы четко можем увидеть, что при разбирательстве дела Марикиты, в Рафаэле и Доминго явно пробудился живой интерес к её персоне, хотя они должны быть благочестивыми, и никаких помыслов быть не должно. Но в итоге их истинная сущность выходит наружу: «Рафаэль (тихо, Мариките). Не бойтесь. Не для таких, как вы, держим мы станки. (Слугам.) Уведите ее. Отведите ей хорошую камеру, но не позволяйте ни с кем общаться. Доминго (тихо, Мариките). Опасайтесь брата Рафаэля. Я сделаю для вас, что смогу. Рафаэль (так же). Опасайтесь брата Доминго, он старый лицемер. Но я принимаю в вас участие. До свиданья, дитя мое. (Похлопав ее по щеке.) Кто ваш друг – так это я. Прощайте! (Уходя, в сторону.) Не дам я тебе видеться с нею. Доминго (в сторону, уходя). Тебе не видать ее, старый сатир!» Исходя из последних реплик героев мы видим явное противостояние между ними, ведь они также, как и Антонио, были очарованы Марикитой и поэтому не намерены уступать другим. Но в конце концов, именно Антонио заполучает Марикиту и, поддавшись искушению, превращается из праведника в «развратника, клятвопреступника и убийцу» («fоrniсateur, perjure, assassin»).

Таким образом, проанализировав новеллу П. Мериме «Женщина-дьявол, или Искушение святого Антония», мы обнаружив в нём черты готического романа, которые вошли в отчётливое и продуктивное сочетание. Следовательно, новеллу можно с уверенностью отнести к жанру готического романа.