Пространственная оппозиция «свое-чужое» в цикле повестей Н.В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки»

The spatial opposition "friend-or-foe" in the cycle of novels N. In. Gogol's "Evenings on a farm near Dikanka"

Svetlana Krasnokutskaya

Post-graduate student North-Caucasian Federal University, Russia, Stavropol

Аннотация. В данной статье рассматривается пространственная оппозиция «свое-чужое», определяющая образную структуру этно­ментального пространства в тексте. В статье описываются языковые средства выражения пространственных оппозиций и их смысловое значение для цикла в целом. Актуальность изучения пространственных оппозиций с этноментальным значением для лингвистического иссле­дования заключена в поиске способов отображения бытия писателем, в возможности синтеза картины мира автора и картины национального сознания путем анализа языковых средств и способов их выражения в тексте.

Ключевые слова: пространство; этноментальное пространство; категория пространства; пространственные оппозиции; языковые средства выражения категории пространства.

О литературном таланте Н.В. Гоголя заговорили в общественности в связи с выходом цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки». Этот цикл повестей, стоявший у истоков творчества Гоголя (первая часть была опубликована в 1831 году, вторая – в 1832 году) был воспринят читателями (и отчасти литературной критикой) как принципиально новое слово, как феноменальное явление искусства.

В основе цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки» положена этноментальная составляющая, которая сразу вошла в сознание русского читателя, испытывавшего повышенный интерес к «национальной субстанции», к разным формам национального, к месту национального в общем историческом процессе и, как следствие, – к истории России и Украины, к их историческим судьбам и культурам, к их народным истокам.

В связи с неудачным опытом написания поэмы «Ганц Кюхельгартен» (1829) на чужом национальном материале Гоголь обратился к известному ему историко-литературному, этнографическому материалу (в частности, по сочинениям И. Котляревского, В. Гоголя, П. Гулак-Артемовского). Таким образом, внимание Н.В. Гоголя к мало­российскому фольклору, быту предков, их образу жизни совпало с характерной для русских и зарубежных романтиков ориентацией на национальные первоосновы изображаемой ими действительности.

В отличие от поэмы «Ганц Кюхельгартен» цикл «Вечера на хуторе близ Диканьки», вызвал большей частью положительные отклики (хотя были и отдельные отрицательные, касавшиеся в основном проблемы этнографической неточности Гоголя в украинских повестях).

Н.В. Гоголь в цикле «Вечера на хуторе близ Диканьки» создает живой образ простого украинского быта и колорита. Все персонажи повестей цикла говорят на русском языке, однако это особый язык, типичный для ранней гоголевской литературной манеры – украино-русский. Основную группу лексики в цикле составляют украинские речевые вкрапления в русскую речь. Они представлены очень разно­образно и именно при помощи них можно определить основные образы и представления, включенные в языковое сознание персонажей повестей.

Н.В. Гоголь пишет из Петербурга матери: «Здесь так занимает всех всё малороссийское»¹, – и просит ее выслать подробные описания «обычаев и нравов малороссиян», а особенно поверий, свадебных обрядов, игр, увеселений и празднеств. Гоголь создает на их основе поэтический облик украинского народа, яркие красочные картины народной жизни, и противопоставляет их серому невзрачному Петербургу.

Образ «малороссийской вселенной» с центром в селе Диканька, слагающийся из повествований нескольких рассказчиков, соединяет отдельные повести пространственно. Важную циклообразующую роль в формировании сборника играет вынесенный в его название пространственно-временной континуум – «вечер», «хутор», «Диканька». Все повести цикла носят пространственную или временную номинацию.

Для пространственных образов характерны отношения простран­ственных оппозиций. Для наиболее полного описания этноментального пространства цикла нам потребуется детально рассмотреть простран­ственную оппозицию «свой-чужой».

Приведем несколько примеров описания Малороссии из повестей цикла Н.В. Гоголя:

«Серые стога сена и золотые снопы хлеба станом располагаются в поле и кочуют по его неизмеримости» [1, с. 65]. «И задумавшийся вечер мечтательно обнимал синее небо, превращая все в неопре­деленность и даль» [1, с. 106]. «Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Кто из козаков осмелился гулять в челне в то время, когда рассердился старый Днепр?» [1, с. 218].

Описание построено при использовании сложных грамматических конструкций и изображении неодушевленных предметов как оду­шевленных, меняющих местоположение в пространстве. Обратимся к толковым словарям: Лексема «Кочевать» имеет два значения: 1) Переезжать, переходить с места на место со своим жильем и имуществом, вести такой образ жизни. 2) перен. Часто менять место жительства, переезжать из одного места в другое (разг.) [2]. Оба эти значения применимы к одушевленным именам существительным, в тексте Н.В. Гоголя строится конструкция «снопы хлеба кочуют по полю», таким образом создается пространственная метафора, в сознании возникает образ безграничного пространства. В других повестях широкое необъятное пространство строится с помощью тех же приемов. Например, конструкция «Днепр вольно и плавно мчит сквозь леса». Глагол «мчать» несовер. вида 1) кого-что. Очень быстро везти [2]. Применим в тексте к пространственной лексеме «Днепр», которая является номинацией водного пространства, реки.

Доказательством, что пространство в тексте не только безграничное, но и «свое» служат прилагательные, эпитеты с положительным, позитивным значением. «Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои.<…> Кто из козаков осмелился гулять в челне в то время, когда рассердился старый Днепр?» [1, с. 218].

Чудный – 1) Дивный, вызывающий удивление; фантастический (устар.). 2) Прекрасный, исполненный удивительной красоты, прелести. 3) Отличный, очень хороший, лучшего достоинства, великолепный (разг.) [2].

Полный – 1) Наполненный доверху, до краев чем-н. 2) Содержащий в себе, вместивший в себя много чего-н. [2].

Примечательно, что все эти пространственные характеристики даны рассказчиком, однако в них отсутствуют маркеры «наш/ваш».

В цикле «Вечера на Хуторе близ Диканьки» встречаются топонимы: Сорочинцы, Псёл, Миргород, Петербург и т. д., однако временные рамки нигде точно не указаны, хотя в повествовании рассказчиком упо­минаются: «…блистал один из дней жаркого августа тысячу восемьсот... восемьсот... Да, лет тридцать будет назад тому…» [1, с. 65]. Мы находим в этом традицию построения зачина волшебной сказки.

При осмыслении оппозиции «свой - чужой» по этноментальному признаку необходимо учитывать понятия этнический стереотип и «этноцентризм».

В связи с частотой употребления, выделим лексему «москаль» как маркер «чужого» этноментального пространства. В тексте в основном представлена в сравнительной негативно окрашенной конструкции: «…как москаль; что если где замешалась чертовщина, то ожидай столько проку, сколько от голодного москаля; Враг меня возьми, если мне, голубко, не представилась твоя рожа барабаном, на котором меня заставили выбивать зорю, словно москаля» [1, с. 69, 70, 84].

Лексема «москаль» также выступает в качестве собирательного образа плохого, несущего негатив человека с «чужого пространственного ореола»: «…дурень мой отправился на всю ночь с кумом под возы, чтоб москали на случай не подцепили чего. <…> Да мне так теперь сделалось весело, как будто мою старуху москали увезли» [1, с. 75, 87].

Лексема «цыган» употребляется в тексте в сторону нечестного человека, стремящегося обмануть, сбить с толку: «Пана обокрал на дороге какой-то цыган и продал свитку перекупке. <…> В смуглых чертах цыгана было что-то злобное, язвительное, низкое и вместе высоко­мерное» [1, с. 80, 75]. Образ цыгана наделен в тексте демоническими чертами.

Этноним «немец» в цикле расширяется до значения иностранец-европеец. Характеристика немцев и всего немецкого двойственная. С одной стороны, немцы упоминаются в связи с изобретениями, про­грессом, с другой, они нередко сопоставляются с чертями и животными: «На Покров, бьюсь об заклад, что пан голова будет писать ногами немецкие крендели по дороге» «…Слышал ли ты, что повыдумали проклятые немцы? Господи, эти немцы! – сказал голова – Я бы батогом их, собачьих детей!» [1, с 118, 119]. «…то всё, я думаю, немецкие кузнецы, за самые дорогие цены делали» [1, с. 184]. «Можно было догадаться, что он не немец и не губернский стряпчий, а просто черт, которому последняя ночь осталась шататься по белому свету и выучивать грехам добрых людей <…> А, вот каким голосом запел, немец проклятый!» [1, с. 151, 174]. В повести «Ночь перед Рождеством» есть пояснение от рассказчика, объясняющее, что весь негатив в выражениях направлен не к народу, а к чужой, далекой территории: Немцем называют у нас всякого, кто только из чужой земли, хоть будь он француз, или цесарец, или швед – все немец. [1, с. 151].

Словосочетание «Чужая земля» неоднократно встречается в контексте и имеет негативный окрас: «Да как и не рассказать, бывши так долго в чужой земле! Там все не так: и люди не те, и церквей Христовых нет...» [1, с. 193].

Подводя итоги проведенного исследования, намечается возможная дальнейшая разработка темы. Пространственная оппозиция «свое – чужое» имеет основополагающее значение для цикла, определяя образную структуру этноментального пространства в тексте.