ДИНАМИКА ЭМОЦИОНАЛЬНЫХ СОСТОЯНИЙ ПРИ ХРОНИЧЕСКОМ ОДИНОЧЕСТВЕ: ВОЗРАСТНЫЕ И ГЕНДЕРНЫЕ АСПЕКТЫ

DYNAMICS OF EMOTIONAL STATES IN CHRONIC LONELINESS: AGE AND GENDER DIFFERENCES

Andrey Kopeykin

Postgraduate student of the Moscow International Academy Educational private institution of higher education Moscow International Academy, Moscow, Russia

Аннотация. Исследование направлено на выявление возрастных и гендерных особенностей динамики эмоциональных состояний при хроническом одиночестве. На выборке из 150 респондентов (18–30, 31–50, 51+ лет) с применением шкал UCLA Loneliness Scale, DASS-21 и авторского опросника проведен анализ эмоциональной динамики. Результаты выявили три паттерна: «гиперреактивный» (циклы тревоги и социальной гиперкомпенсации у молодежи), «ригидный» (экзистенциальная тоска у пожилых) и «адаптивный» (периоды позитивной рефлексии). Гендерные различия наиболее выражены в крайних возрастных группах: женщины склонны к интернализации переживаний, мужчины — к подавлению эмоций. Обнаружение «адаптивного» кластера опровергает стереотип о тотальной дезадаптации при хронической изоляции. Практические выводы включают рекомендации по разработке дифференцированных интервенций: когнитивно-поведенческие техники для молодежи и нарративные практики для пожилых. Исследование вносит вклад в понимание нелинейной природы одиночества, подчеркивая роль возрастных задач и гендерных стратегий регуляции. 

Abstract. The study aims to identify age and gender differences in the dynamics of emotional states in chronic loneliness. Using a sample of 150 respondents (18–30, 31–50, 51+ years), emotional dynamics were analyzed through the UCLA Loneliness Scale, DASS-21, and an author-developed questionnaire. Results revealed three patterns: "hyperreactive" (cycles of anxiety and social hypercompensation in youth), "rigid" (existential melancholy in the elderly), and "adaptive" (periods of positive reflection). Gender differences were most pronounced in extreme age groups: women tended to internalize experiences, while men suppressed emotions. The discovery of an "adaptive" cluster challenges the stereotype of total maladaptation in chronic isolation. Practical implications include recommendations for differentiated interventions: cognitive-behavioral techniques for youth and narrative practices for the elderly. The study contributes to understanding the nonlinear nature of loneliness, emphasizing the role of age-related challenges and gender-specific regulation strategies. 

Ключевые слова: хроническое одиночество, эмоциональные состояния, возрастные различия, гендерные аспекты, динамика эмоций, психологические интервенции. 

Keywords: chronic loneliness, emotional states, age differences, gender aspects, emotional dynamics, psychological interventions. 

Введение

Хроническое одиночество, как длительное субъективное переживание изоляции и дефицита значимых связей, представляет собой актуальную проблему современной психологии. В отличие от ситуативной формы, оно характеризуется устойчивым нарушением эмоционального баланса и когнитивных паттернов [1]. Последствия этого состояния многогранны: от риска депрессивных расстройств до соматических заболеваний [5]. Однако механизмы взаимодействия одиночества с эмоциональной динамикой в разных демографических группах остаются недостаточно изученными.

Современные теории, включая эволюционно-биологический подход, подчеркивают адаптивность кратковременного одиночества как сигнала к восстановлению связей [1]. При хронизации этот механизм нарушается: повышенная чувствительность к угрозам и искажённое восприятие социальных взаимодействий приводят к дезадаптации. Эмоциональные реакции зависят от возраста: у молодых преобладает страх отвержения [4], у пожилых — экзистенциальные переживания, связанные с утратой ролей и смыслов [11].

Гендерные различия в реагировании также существенны: женщины чаще интернализируют одиночество через самообвинение, мужчины — через эмоциональную ригидность или агрессию [8; 10]. Это может быть связано как с социокультурными факторами, так и с особенностями регуляции эмоций. При этом влияние возраста на гендерные паттерны всё ещё исследовано слабо: например, сглаживание ролей в среднем возрасте или их усиление в пожилом может формировать уникальные эмоциональные конфигурации [7].

Проблемой остаётся ограниченность фокуса на статичных проявлениях одиночества. Большинство методик (например, UCLA Loneliness Scale) фиксируют интенсивность в конкретный момент, не отражая цикличность состояния и его переходы (тревога → апатия → адаптация). Между тем, как показано в исследованиях аффективных расстройств [9], именно такие флуктуации имеют прогностическое значение. Возникает потребность в инструментах, фиксирующих временную динамику эмоциональных процессов при хроническом одиночестве.

Цель исследования — выявить возрастные и гендерные особенности динамики эмоциональных состояний при хроническом одиночестве. Мы предполагаем, что эмоциональные паттерны не универсальны, а зависят от возрастных задач и гендерных стратегий совладания. Практическая значимость — в разработке адресных интервенций: для молодежи — снижение катастрофизации, для пожилых — интеграция экзистенциального опыта.

Исследование объединяет три перспективы:

• акцент на динамике эмоций;
• учёт взаимодействия возраста и гендера;
• смешанную методологию, сочетающую стандартизированные шкалы и авторские инструменты.

Это позволяет преодолеть ограничения редукционистских подходов к изучению одиночества как изолированного феномена.

Методология 

Исследование выполнено в смешанном дизайне, объединяющем количественный анализ стандартизированных шкал и качественную оценку динамики эмоций через авторский инструмент. Целенаправленная выборка включала 150 участников (возраст 18+, без психических расстройств), набравших более 50 баллов по шкале UCLA Loneliness Scale. Для контроля культурных факторов участники были отобраны из одного региона — городского населения Центральной России. Выборка была стратифицирована по возрасту (18–30, 31–50, 51+) и полу (50% мужчин и женщин), что обеспечило возможность сравнительного анализа.

Инструменты и процедура 

Одиночество измерялось русскоязычной версией UCLA Loneliness Scale (20 пунктов; α = 0.89). Эмоциональные состояния — с помощью опросника DASS-21, валидизированного в РФ [3], с субшкалами депрессии, тревоги и стресса (α = 0.78–0.85). Для оценки динамики эмоций был разработан авторский опросник «Эмоциональный хронотоп» (15 пунктов, 5-балльная шкала), фокусирующийся на:

• частоте и интенсивности изменений за 6 месяцев;
• контекстных триггерах (взаимодействия, рефлексия);
• стратегиях регуляции (подавление, переоценка и др.).

Пилотное тестирование (n=30) показало высокую надёжность (α = 0.82) и конвергентную валидность (r = 0.41–0.57; p < 0.01).

Данные собирались онлайн через Google^* Forms. Первый этап включал UCLA и DASS-21, второй (через 48 часов) — «Эмоциональный хронотоп». Среднее время прохождения — 25 минут. Информированное согласие предусматривало разъяснение целей, конфиденциальность и право на отзыв данных.

Статистический анализ 

Обработка велась в IBM SPSS 28.0. Проведены описательная статистика и проверка нормальности (Шапиро–Уилка). Для выделения паттернов эмоциональной динамики использовался иерархический кластерный анализ (метод Уорда, квадратичное евклидово расстояние). Возрастные и гендерные различия оценивались с помощью MANOVA (зависимые переменные — показатели DASS-21 и авторского опросника). Для анализа предикторов переходов между состояниями применялась пошаговая логистическая регрессия (включая возраст, пол, баллы UCLA).

Исследование одобрено этическим комитетом НИУ ВШЭ (протокол № 45-2023). Участникам предоставлялась обратная связь. Те, у кого выявлены критически высокие баллы DASS-21 (n=12), были направлены к клиническому психологу.

К основным ограничениям относится кросс-секционный дизайн, не позволяющий выявить причинные связи, а также возможные искажения самоотчётов из-за социальной желательности, особенно в вопросах гендера. Однако временной интервал между этапами частично нивелировал данный эффект.

Результаты 

Многофакторный дисперсионный анализ (MANOVA) выявил значимое влияние возраста на уровни депрессии (F(2, 147) = 6.34, p < 0.01, η² = 0.12), тревоги (F(2, 147) = 4.91, p = 0.008, η² = 0.09) и стресса (F(2, 147) = 5.17, p = 0.006, η² = 0.10). Наибольшая выраженность депрессии наблюдалась у группы 51+ (M = 18.2), тревожности — у 18–30 лет (M = 15.7), в то время как когорта 31–50 лет демонстрировала промежуточные значения.

Кластерный анализ выделил три эмоциональных паттерна:

1. Гиперреактивный (n = 63, преимущественно 18–30 лет) — характеризуется колебаниями между тревогой, кратковременной активностью и разочарованием.
2. Ригидный (n = 55, преимущественно 51+) — стабильная экзистенциальная тоска (M = 20.1) при низкой вариативности.
3. Адаптивный (n = 32, все возрастные группы) — периодические позитивные эпизоды, включая принятие одиночества.

Гендерные различия особенно выражены в младшей и старшей когортах. У женщин 18–30 лет выявлена сильная корреляция страха отвержения с самооценкой (r = 0.62, p < 0.001), у мужчин — связь подавления эмоций с соматизацией стресса (r = 0.54, p < 0.001). В группе 51+ женщины чаще демонстрировали осмысленное одиночество, мужчины — избегающее поведение. В возрасте 31–50 лет гендерные различия сглаживались на фоне схожих копинг-стратегий (работа, семья).

Логистическая регрессия показала, что лица 51+ в 2.3 раза чаще переходят от тревоги к апатии (OR = 2.34, 95% ДИ [1.45–3.78]), что может свидетельствовать об истощении адаптивных ресурсов. В группе 18–30 лет фиксировались попытки преодоления изоляции через импульсивную социализацию, но в 68% случаев это усиливало чувство одиночества.

По данным опросника «Эмоциональный хронотоп», ключевыми триггерами эмоциональных флуктуаций выступали:

1. социальные взаимодействия (82% среди молодых);
2. рефлексия жизненного опыта (67% среди пожилых).

Лишь 12% участников применяли когнитивную переоценку, при этом подавление эмоций (58%) преобладало, особенно у мужчин (χ²(1) = 4.89, p = 0.027).

Анализ и интерпретация результатов 

Возрастные различия в эмоциональной динамике подтверждают концепцию социально-эмоционального селективитета [2], однако выявленная у пожилых ригидность аффекта противоречит её адаптивному посылу. Это может объясняться спецификой выборки: хроническое одиночество исключает наличие даже минимально значимых связей, снижая адаптационный потенциал.

Гендерные различия соответствуют представлениям о социокультурной обусловленности эмоций: у женщин младшей группы выявлена склонность к руминации [8], у мужчин — к соматизации подавленных состояний. Это ставит под сомнение эффективность эмоционального сдерживания как стратегии совладания и требует коррекции гендерно-ориентированных психологических подходов.

Выделение «адаптивного» кластера (21% выборки), где одиночество сопровождалось позитивными эпизодами, соотносится с концепцией «парадоксального одиночества» [10]. Особенно показательно участие в этом кластере пожилых респондентов (40%), что позволяет рассматривать экзистенциальную рефлексию как возможный ресурс, хотя глубина этих процессов не была предметом текущего анализа.

Практическая значимость состоит в выявлении двух направлений интервенций:

1. для молодежи — снижение страха отвержения через техники децентрации (например, mindfulness);
2. для пожилых — активация экзистенциальных ресурсов через нарративные практики (биографические интервью, ведение дневника).

Среди ограничений:

• кросс-секционный дизайн не позволяет выявить причинность (например, ригидность как следствие или причина одиночества);
• фокус на городском населении исключает специфику сельской изоляции [6];
• самоотчеты искажены гендерными стереотипами восприятия эмоций.

Будущие исследования должны включать лонгитюдный подход и объективные метрики (например, уровень кортизола), а также учитывать культурные различия в восприятии одиночества, особенно в коллективистских обществах.

Заключение 

Исследование показало, что хроническое одиночество — динамическое состояние, модулируемое возрастом и гендером. У молодых преобладают колебания между тревогой и апатией, у пожилых — эмоциональная ригидность с экзистенциальной окраской. Женщины чаще интернализируют переживания, мужчины — экстернализируют через подавление и соматизацию. Важным открытием стал «адаптивный» кластер, демонстрирующий, что изоляция может сопровождаться эпизодами личностного роста.

Практическая значимость заключается в разработке таргетированных интервенций: для молодежи — снижение катастрофизации (например, через когнитивно-поведенческую терапию), для пожилых — нарративные практики, активирующие экзистенциальные ресурсы. Также необходим пересмотр подходов к мужской терапии с акцентом на развитие эмоциональной грамотности.

Будущие исследования должны включать лонгитюдные методы, культурный анализ и объективные показатели (например, кортизол) для более полной картины эмоциональной динамики при хроническом одиночестве.

*По требованию Роскомнадзора информируем, что иностранное лицо, владеющее информационными ресурсами Google является нарушителем законодательства Российской Федерации – прим. ред.