ПОЖИЗНЕННОЕ ЛИШЕНИЕ СВОБОДЫ: СООТНОШЕНИЕ С ПРИНЦИПОМ ГУМАНИЗМА

LIFE IMPRISONMENT: RELATIONSHIP WITH THE PRINCIPLE OF HUMANISM

Khamzina Anel Merekeyevna

Student, Makhambet Utemisov West Kazakhstan University, Kazakhstan, Uralsk

Аннотация. В статье рассматривается институт пожизненного лишения свободы (ПЛС) и его соотношение с принципом гуманизма в уголовном праве. Проанализированы масштабы применения ПЛС в различных юрисдикциях (США, Европа, Южная Африка, Казахстан), показаны тенденции роста числа лиц, отбывающих пожизненные сроки, а также выявлены основные юридические и этические дилеммы: как обеспечить защиту общества и в то же время уважать человеческое достоинство осуждённых. Используя международную статистику, правозащитную практику и сравнительное правовое исследование, автор показывает, что ПЛС допустим как крайняя мера только при наличии механизмов пересмотра, программ ресоциализации и гарантий прав человека. Особое внимание уделено ситуации в Казахстане, где ПЛС функционирует как альтернатива смертной казни, и обсуждается необходимость правовой реформы для гармонизации жесткости наказания с гуманистическим подходом. В заключении приводятся практические рекомендации по совершенствованию законодательства и пенитенциарной политики с целью достижения баланса между справедливостью и гуманностью.

Abstract. The article examines the institution of life imprisonment and its correlation with the principle of humanism in criminal law. It analyzes the scope of applying life imprisonment in various jurisdictions (the USA, Europe, South Africa, and Kazakhstan), revealing the global growth in the number of life-sentenced prisoners and identifying the main legal and ethical dilemmas: how to ensure public protection while respecting the human dignity of convicts. Using international statistics, human rights reports, and comparative legal research, the author argues that life imprisonment is acceptable only as an exceptional measure, provided there are mechanisms for sentence review, resocialization programs, and guarantees of human rights. Particular attention is paid to Kazakhstan, where life imprisonment functions as an alternative to the death penalty, and the article discusses the need for legal reform to balance the severity of punishment with a humanitarian approach. Practical recommendations are proposed for improving legislation and penitentiary policy to achieve harmony between justice and humanism.

Ключевые слова: пожизненное лишение свободы; гуманизм; уголовное наказание; права человека; пересмотр приговора; ресоциализация; международное сравнение; Казахстан; Европа; США.

Keywords: life imprisonment; humanism; criminal punishment; human rights; sentence review; resocialization; comparative law; Kazakhstan; Europe; USA.

Пожизненное лишение свободы (ПЛС) — одна из наиболее тяжёлых санкций, применяемых в уголовном праве, и одновременно одна из самых спорных с точки зрения гуманизма. Для общества, пострадавшего от особо тяжких преступлений, это мера, которая может восприниматься как необходимая защита; для осуждённого — точка невозврата, лишение надежды и возможность долгих лет изоляции. В международном контексте вопрос приобретает особенно острый характер: с одной стороны, отказ от смертной казни и переход к пожизненным срокам; с другой — требования международных правозащитников и судебных инстанций, чтобы даже такие суровые наказания соответствовали принципу уважения человеческого достоинства. Эта статья посвящена тому, как институт ПЛС соотносится с принципом гуманизма: с правовыми рамками, международной статистикой, практикой разных стран (включая США, Европу, Россию, Южную Африку и Казахстан) и той дилеммой, которую можно сформулировать так: «как строгие наказания совместить с надеждой на человеческое исправление?»

Начнём с масштабов. По данным международных исследований, рост числа осуждённых к пожизненным срокам заметен и практически глобален: по оценке Penal Reform International, в 2000 году число лиц, отбывающих формальное пожизненное лишение свободы, составляло примерно 261 000, а к 2014 году — около 479 000, рост почти на 84 % за 14 лет[9]. Более свежие материалы подтверждают, что число не сокращается: отчёт The Sentencing Project за США показывает, что на 2024 год в этой стране почти 194 803 человека отбывали пожизненные сроки — что составляет одну шестую (16 %) от общей тюремной популяции США.  Удивительно, но США, несмотря на наличие лишь ~4 % мирового населения, содержат около 40 % всех лиц с пожизненными приговорами[10].

Кроме этого, международное исследование показывает, что формальные пожизненные наказания предусмотрены в законодательстве примерно 183 из 216 стран и территорий[9].  То есть институт ПЛС имеет почти глобальное распространение — но то, как он применяется на практике, сильно разнится.

Такой рост массы «пожизненных» на фоне отказа от смертной казни или её минимизации делает важной дискуссию: когда наказание становится окончательным, лишающим всякой надежды, оно ли соответствует гуманистическим идеям уголовного права? Принцип гуманизма предполагает, что даже осуждённый остаётся человеком, с правом на достоинство, на возможность перемен. Это не означает автоматическое освобождение, но требует, чтобы наказание не становилось вечной изоляцией без какого-либо проворота. Международные стандарты в этой части постепенно формируются: например, European Court of Human Rights (ЕСПЧ) указывает, что пожизненные сроки без реальной перспективы пересмотра могут нарушать права человека[2, С. С. 110–115]. В деле Vinter and Others v. United Kingdom Суд постановил, что государства обязаны предусмотреть механизм пересмотра — то есть сделать наказание «открытым»-возможным хотя бы теоретически[2, С. С. 118–120].

Анализирую практику разных стран. В США, как уже отмечено, масштабы огромны: почти 56 245 человек в 2024 году служат приговоры «life without parole» (LWOP) — без права на условно-досрочное освобождение[10, С. С. 75–80].  Причём рост этой категории с 2003 года составил около 68 %. Это показывает, насколько система наказаний таргетирована именно на исключение из общества без дальнейшего пересмотра. При этом статистика показывает расовые диспропорции: почти половина отбывающих пожизненные сроки — афроамериканцы.

В Европе подход иной: там чаще предусматривается пересмотр «пожизненных» приговоров или возможность условно-досрочного освобождения. По данным отчёта SPACE I (Council of Europe), доля заключённых с пожизненным наказанием в европейских странах составляет около 3 % от общей тюремной популяции[1, С. С. 50–55]. В абсолютных цифрах — несколько тысяч человек. Европейские юрисдикции также внимательны к тому, с каким минимальным сроком человек оказывается под пересмотром, какие условия содержания и имеются ли гарантии.

В Южной Африке мы видим третий тип тенденций: по данным на март 2024 года там насчитывалось около 18 795 лиц с пожизненными сроками[1, С. С. 56–60]. Это результат ужесточения санкций, но одновременно — подчёркивает необходимость думать о пересмотре и ресоциализации.

Что касается Казахстана, статистика значительно меньше по объёму, но важна по содержанию: в открытых источниках упоминалась цифра около двухсот человек, отбывающих пожизненное лишение свободы[5, С. С. 200]. Эти данные, возможно, требуют уточнения, но дают представление, что хотя масштабы применения ПЛС здесь скромнее, вопрос о гуманности и механизмах пересмотра абсолютно релевантен.

Теперь — почему это важно с точки зрения гуманизма. Принцип гуманизма в уголовном праве запрещает рассматривать наказание исключительно как акт мести; наказание должно быть соразмерно, должно учитывать человеческое достоинство и, где возможно, способствовать исправлению. Когда наказание становится пожизненным с невозможностью пересмотра — оно превращается в заключение фактически до смерти. Такая мера может восприниматься как форма «двойной казни» (без лишения жизни, но с лишением всякой надежды). Правозащитники отмечают, что замена смертной казни пожизненной тем не менее не решает проблему, если не вводится механизм пересмотра и не обеспечивается достойное содержание. Например, Children’s Rights International Network (CRIN) указывает, что 67 стран допускают пожизненные приговоры к лицам, совершившим преступления в несовершеннолетнем возрасте — что само по себе стало предметом критики[3, С. С. 153–156].

С другой стороны — есть мощные аргументы «за» ПЛС. Одним из них является защита общества: когда преступление особой тяжести, рецидив, угроза массового характера — многие считают, что общество не может допустить возвращения преступника в свободу. Также в странах, отказавшихся от смертной казни, ПЛС выступает как альтернатива: способ сохранить строгую меру без лишения жизни. Последний аргумент — социополитический: наказание тяжкого преступления должно быть тяжёлым, иначе общественное чувство справедливости не удовлетворяется.

Но вот основные точки напряжения: если ПЛС означает отсутствие надежды, если человек – вне общества без возможности возврата — возникает вопрос: сохраняется ли смысл наказания как меры исправления принципа гуманизма? Более того — статистика демонстрирует, что пожизненные заключённые стареют, с ними растут расходы на содержание, особенно медицинскую помощь. Это экономическая нагрузка, но прежде всего — гуманитарный вызов. Например, отчёт The Sentencing Project отмечает, что из всех людей с пожизненным сроком в США 35 % в 2024 году были старше 55 лет[10, С. С. 82–86].

Отдельно стоит поговорить о мифах и общественных представлениях. Один из мифов: «Пожизненные заключённые сидят за счёт налогоплательщиков и это огромная нагрузка». Верно, содержание пожизненно осуждённых дорого: охрана, питание, здравоохранение, возраст и болезни — всё это увеличивает расходы. Но экономический аргумент не заменяет этическую дискуссию: долгосрочное содержание без перспективы освобождения — это не просто финансовая нагрузка, это вопрос о том, к чему приводит наказание, если у человека нет пути к возвращению. Другой миф: «Они просто сидят, ничего не делают и хуже – это несправедливо». Тут важно: условия содержания пожизненных заключённых сильно отличаются в разных странах. Если государство обеспечивает достойные условия, программы, медицинское сопровождение — это одно; если же это изоляция без каких-либо программ, тогда гуманизм действительно нарушается.

Когда говорить о балансе — как строгому наказанию и гуманизму — важно выделить несколько практических ориентиров: прежде всего — механизм пересмотра. Если осуждённый имеет шанс быть пересмотренным (через 15–25 лет, например), это уже сигнал системы, что наказание не навечно фиксировано, что предусмотрена надежда. Второе — доступ к программам реабилитации и достойному содержанию: медицинская помощь, образование, социальная адаптация. Третье — прозрачность и эффективность судебной защиты: возможность обжалования, пересмотра, оценки риска. Ниже приведу несколько примеров практики.

В Европе механизм пересмотра — норма: законодательство или судебная практика предусматривает, что лицо может обратиться к суду или специальному органу спустя установленный срок. В Великобритании, Нидерландах, Германии — «пожизненное» часто означает минимум 15–30 лет до возможности пересмотра, а не обязательное освобождение, но шанс есть[2, С. С. 130–135]. В Южной Африке суды акцентируют внимание на том, что даже при пожизненном наказании нельзя игнорировать личностные изменения и необходимость оценки риска[1, С. С. 70–73]. В США же, несмотря на рост LWOP, есть движения за реформу: как экономически (стареющие заключённые, медико-социальные расходы), так и морально (исправление, расовые диспропорции) [10, С. С. 95–100]. В России и Казахстане механизм пересмотра существует, но его практическая эффективность вызывает вопросы: часто условия содержания, медицинского сопровождения, психологической помощи и ресоциализации остаются слабо нормативизированными и практически реализованными.

Для Казахстана важен такой момент: страна прошла путь от применения смертной казни к конституционным изменениям и мораторию, и ПЛС стал главным высшим наказанием в уголовном праве. Но ключевой вопрос: работает ли в Казахстане механизм пересмотра, какие условия содержания, есть ли реально реабилитация — и отражается ли всё это на том, насколько система соответствует гуманистической идеи. Если нет — тогда ПЛС может стать просто безальтернативной мерой, лишающей смысл гуманистической ответственности правосудия.

Лично я считаю, что пожизненные сроки в отдельных случаях — оправданны. Общество имеет право на защиту, а тяжкие преступления требуют серьёзных последствий. Но при этом система должна предусмотреть возможность изменения. Человеческое достоинство не исчезает с моментом вступления в тюрьму; мы лишаемся не только свободы, но и ответственности за соблюдение базовых прав. Если наказание превращается в вечное заключение без надежды — это скорее маргинализация, чем правосудие. Как сказал один правозащитник: «Не достаточно заменить казнь на пожизненное, надо заменить её на механизм справедливости».

Рассмотрим несколько практических вопросов. Во-первых, пересмотр приговора. Законодательство должно чётко предусматривать: через сколько лет осуждённый может подать заявление на пересмотр; какие критерии оценки; кто участвует и какие гарантии. Во-вторых, условия содержания. Пожизненные осуждённые стареют, болеют. Государственные расходы существенно возрастают. Эффективнее ли рассматривать программы реабилитации, чем просто «сидеть до смерти»? Это не оправдание для преступлений, но рациональная перспектива. В-третьих, исключения - несовершеннолетние, психически больные, лица с минимальной опасностью для общества: международные стандарты требуют, чтобы такие категории были исключены или имелись специальные гарантии.

Есть и экономический аспект: содержание пожизненных заключённых — значительные расходы. Однако экономический аргумент не должен быть определяющим: гуманизм ценится не только за экономические выгоды. Тем не менее государства, рассматривая масштабы ПЛС, начинают смотреть на возраст заключённых, медицинские расходы и альтернативы — например, перевод в режимы, программы интеграции. Такие подходы отражают зрелость уголовной политики.

В итоге, что может стать ключевым выводом? ПЛС — допустимая мера в ограниченном числе случаев, но лишь на условии, что законодательство и практика создают условия для пересмотра, соблюдают стандарты обращения, обеспечивают достойные условия содержания и признают, что человек остаётся человеком. Если этого нет — санкция рискует стать символом наказания, лишённым смысла. Для стран, таких как Казахстан, которые перешли от смертной казни к пожизненному заключению, это особенно важно: не просто заменить высшую меру наказания другой, но выстроить систему, в которой наказание — заслуженное, но не исключающее человеческую перспективу.

Таким образом, сбалансированная политика наказаний — это политика, в которой ПЛС существует, но не как последняя точка; это политика, в которой наказание несёт ответственность, но не уничтожает надежду; это политика, в которой безопасность общества и уважение к человеку идут рука об руку, а не как антагонисты. Статистика показывает масштабы проблемы — международная практика показывает пути, но выбор и политика остаются за национальными системами.