Роль географического фактора для социальной самоидентификации сибирских служилых людей во второй половине XVII в.

Marina Nakishova,

student of magistracy, Ural Federal University named after the first President of Russia B.N.Yeltsin, Russia, Yekaterinburg

Аннотация. В данной статье рассматривается географическая привязка как один из основных факторов, влияющих на самоидентификацию служилых людей в Урало-Сибирском регионе во второй половине XVII в. Основу исследования составляет анализ челобитных служилых людей, а также проводится связь между самоидентификацией и содержанием просьб служилого населения.

Abstract. In this article the geographical binding as one of the major factors of self-identification the service class of people (sluzhilye ludi) in the Ural and Siberian regions in the second half of the 17th century is considered. A basis of a research the service class of people makes the analysis of petitions and also communication between self-identification and the maintenance of requests of the service population is carried out.

Ключевые слова: служилые люди; самоидентификация; Сибирь; социальная идентификация.

Keywords: service class of people; self-identification; Siberia; social identification.

Урало-Сибирский регион во второй половине XVII в. представлял собой огромную территорию, малонаселенную и малоизведанную, как для государства, так и для самих служилых людей. По мере отдаления от центра процесс формирования служилого контингента обретал свои специфические черты. На первом этапе освоения Западной Сибири гарнизоны городов, острогов и прочих укреплений складывались преимущественно за счет переведенных на «вечное житье» отрядов правительственных войск из ближайших городов. Эти отряды приносили с собой социальное устройство, характерное для Центральной России: в документах встречаются такие стандартные именования, как «казачий атаман», «казаки», «стрельцы», «пушкари», «дети боярские» и т.д. Однако, стоит заметить, что численное соотношение и социальный статус этих категорий отличался от Москвы в силу малочисленности ратных людей вообще и специфического устройства их быта и службы. Пополняя свой состав из числа ссыльных иноземцев (литовцев, черкасов, немцев), представителей местного сибирского населения, посадских, вольных людей, а иногда даже и из крестьян, сибирские служилые люди образовали к концу XVII в. местную корпорацию, вход в которую всеми возможными мерами пыталось ограничить государство. Правда, все попытки контролировать или вовсе запретить социальную мобильность в трудных жизненных условиях Сибири провалились, а власть в лице воевод иной раз сама способствовала передвижениям по социальной лестнице, исходя из ситуационной необходимости.

То, какими категориями мыслили сибирские служилые люди, определялось социальной структурой самой локальной служилой корпорации, географической спецификой региона и вытекающими из нее проблемами. Поэтому чаще всего встречаются идентификации, связанные с какой-либо социальной группой и географической привязкой. Так, «Березова города казачей сынчишко Ивашка Добрышен» просил «за службу и за кровь брата моево Михаила велите, государи, меня поверстать в свою великих государей службу в казаки в то выбылое место брата моево березовского ж казака в михаилово место добрышина в том же окладе и велите, государи, мне сироте давать свое великих государей денежное и хлебное и соляное жалование и свою великих государей службу служить на Березове с березовскими казаками вряд»[5, Л. 477]. А в 1651 г. о пожаловании жалованием, кормом с чинами и выходом били челом «Мангазейского города сотник стрелецкои Оска Давыдов да служилые люди Демка Тишков да Илимка Артемьев, Неско Лексевьев да Тобольского города конные казаки» [1, Л. 103]. Лишь изредка к этим маркерам просители добавляли свои биографические данные, сведения о материальном достатке, душевном состоянии. Да и то эти формулы, скорее, похожи на общепринятые делопроизводственные штампы, нежели на правдоподобное описание действительности, несущее важную смысловую нагрузку. В 1662 г. Алексею Михайловичу о назначении в Томскую съезжую избу на место умершего подьячего просил «бедный и беспомощный сибирец томского города конный казачишко Тишка Великоселсков» [4, Л. 109].

Как уже говорилось, служилые люди, отправлявшиеся в Сибирь, переносили с собой и привычную для центральных районов социальную иерархию и терминологию. В этом их поддерживало государство, старавшееся закрепить служилое население на местах, создать местную служилую корпорацию. Но ни государство, плохо представляющее жизненные сибирские реалии, ни сами служилые люди не могли полностью скопировать московский вариант, они должны были приспосабливаться к особым условиям региона и оперировать уже видоизмененным комплексом социальных характеристик. Так, если для Москвы дети боярские выступали основной массой служилых людей по отечеству и по своему материальному положению часто приближались к верхушке приборных, то в Сибири они играли роль своеобразной локальной элиты. Кроме того, в Сибири самой многочисленной группой выступали стрельцы и, особенно, казаки. Поэтому их должностной состав включает в себя целый комплекс понятий: казак литовского списка, пеший казак, голова казачий, атаман казачий, конный казак, казачий десятник, конных казаков десятник, пеших казаков пятидесятник, сын казачий, племянник конного казака.

Еще одним отличием социального состава сибирского служилого общества является практически полное отсутствие таких категорий приборных служилых людей, как пушкари, затинщики и др. Тогда как в Центральной России эти категории более, чем разнообразны (затинщики, розсыльщики, плотники, воротники, сидельцы, копейщики, денежные мастера, кузнецы, бойцы, волочильщики, лекари). Это связано, пожалуй, с характером служб в сибирском регионе и перенесением служебных обязанностей этих категорий на более распространенные: на казаков, стрельцов и т.д. Кроме того, для Сибирского региона характерно использование обобщающего понятия «служилые люди», как правило, обозначавшего группу мелких приборных людей.

Общая принадлежность к Сибирскому региону также подчеркивалась двойной привязкой: взаимозаменяющими формулами «сибирец», «сибирянин», «из Сибири» и обозначением города, острога, региона службы. Например, о выдаче денежного оклада и грамоты писал Алексею Михайловичу «сибирянин Пелыма города пушкарь Фомка Сафонов»[6, Л. 87]. Также «сибирцы Монгазейского города служилые Тихонко Васильев с товарищи» били челом о подводах для троицкой церковной казны в мангазейский город [6, Л. 65], а «из Сибири березовской сынчишко боярский Васка Романов» просил «отпустить на Березов и вели, государь, дать подвод и на дорогу корму» [4, Л. 17]. Фактически, принадлежность к Сибири воспринималась как «над-локальная» идентичность, что-то еще более общее, чем принадлежность к какому-либо населенному пункту.

Важность географического фактора отразилась и на использовании других практик, которые использовались при самоидентификации. Так, для Сибири, где не сложилось служилой корпорации с четкой иерархией, сравнение, основанное на представлениях о «братии» и чести, идет не с абстрактной группой людей, а с конкретными лицами. В 1653 или 1654 г. казачий голова просил: «пожалуй меня холопа своего вели государь в оклад мне прибавить своего государева денежнаго и хлебнаго жалования против сибирских казачих голов как тебе государю Бог известит» [3, Л. 17]. А «иноземец безпомощный Ондрюшка Берняцкий» был челом о том, что «пожалуй меня холопа своего беспомощного и безплеменного для ради своего государева царского величества и многолетнего здравия, вели, государь, меня холопа твоего перевесть из Енисейского острогу в твои государские сибирские городы на Верхотурье, и вели, государь, своим царским денежным и хлебным жалованием поверстати противо моих тобольских детей боярских Павла Хмилевского, и Богдана Аршинского, и Юрия Гулянского, и свою государеву службу вели, государь, мне холопу твоему по Верхотурье служить, чтоб мне холопу твоему живучи в Енисейском остроге с жинишками и с детишками для великой дорогости и великой моей скудости в наготе и в босоте промеж дворов скитаючи голодною смертию не померети и в конечном чину»[2, Л. 386].

Авторами одной челобитной, чаще всего, выступали люди совершенно разных идентичностей. С вполне традиционной просьбой о выдаче за прошлые года денежного и хлебного жалования обращались к царю «холопы твои из Сибири Тюменского города головы и ротмистры, и дети боярские, и сотники стрелецкие, и атаманы казачьи, и ясаулы, литва, и конные и пешие стрельцы, и казаки, пятидесятники, и десятники, и рядовые, и ружники, и оброчники, и юртовские служилые татаровя» [5, Л. 283]. А «из Сибири Тюменсково города литва, и конные казаки, и пешие стрельцы, и казаки ж пятидесятники, и десятники, и все рядовык» кроме жалования, просили еще и свинца и пороха[5, Л. 286].

Подобное единство не удивительно, ведь в трудных условиях Сибири служилые люди, фактически, были в равных условиях, имели одинаковые чаяния и проблемы: голод, холод, дальние посылки, невыплаты жалования, нехватка оружия и пороха.  Их объединяли не столько абстрактные чины или иные социальные группы (хотя и они был важны для контактов с центром), а география, пространственная привязка. Практически в каждой челобитной встречаются подобные формулы, где подчеркивается вся тяжесть прохождения службы: «пожалуй меня, бедного и разоренного холопа своего, за службу и за мои многие службы и дальние посылки, и за всякое нужное терпения, и за мучения, и за увечья»[5, Л. 109] или «пожалуй нас, холопей своих, своим великого государя на прошлые годы денежным жалованием в доимку и хлебным жалованием на прошлый  на 7171 год, и на нынешний на 7172 год рожью и овсом, и своим великого государя денежным жалованием вперед на 7173 год для своей великого государя службы и для нашей нужды и бедности и бесконства, чтоб нам, холопам твоим, впредь твоей великого государя службы не отбыть и в конец   не погибнуть, и не разориться, и в рознь не разбрестись»[4, Л. 283].

Служба в Сибири требовала от служилого человека способности приспосабливаться и выживать даже в самых трудных условиях. А отдаленность региона от центра (от государя, к которому можно было бы обратиться с челобитной) обуславливала необходимость решать насущные проблемы непосредственно на месте, не дожидаясь ответа из вышестоящих инстанций. Так, служилые люди просили о выдаче или прибавке к жалованию. В 1662 г. «Томского города конных казаков десятник Федька Иудаков» сообщал, что послан был на Мугальскую землю вместе со своей братией, и «за ту государеву службу, за мугальскую посылку, по твоему государеву указу и по памяти из посольского приказу велено нам, холопам твоим, всем прибавить твоего государева жалования к прежним нашим окладам, денег по два рубля да хлеба по две четверти ржи, овса тако ж, а что я, холоп твои, ранен, и за ту государь мою рану, за кровь твоего государева жалования мне, холопу твоему, перед своею братьею томскими служилыми людьми не учинено ничего и тем я, холоп твой, перед своею братьею оскорблен. Милосердный государь царь и великий князь Алексей Михаилович всеа великиа и малыа России самодержец, пожалуй меня, холопа своего, за рану и за кровь, вели, государь, мне своего государева денежного и хлебного жалования сверх моей братии прибавить, как тебе великому государю обо мне Бог известит, чтоб мне, холопу твоему, перед своею братьею в позоре не быть и в конец не погибнуть»[5, Л. 389]. Иногда просьба о жаловании соседствовала с желанием быть поверстанным на службу в определенный чин или должность или с попыткой подняться вверх по социальной лестнице.

«Сибирец Туринского острогу стрелец Пашка Петров» писал, что «в нынешнем, государь, во 165 году, прислан я, холоп твой, к тебе, государь, к Москве с отписками, и те, государь, отписки отдал я, холоп твой, в Сибирском приказе. Милосердный государь, царь и великий князь Алексей Михаилович всеа Великиа и Малыа и Белыа России самодержец, пожалуй меня, холопа своего, вели, государь, меня отпустить в Туринской острог и дать свое государево жалование, дорожной корму и до Туринсково острогу подводы»[4, Л. 6]. Так, посланные в Москву с государевой казной или собирающиеся отправиться на дальнюю городовую службу били челом о поводах, проезжей грамоте или отпуске обратно в свой гарнизон. Для подтверждения того или иного решения просили у царя прислать государеву грамоту, причем, порой, это приходилось делать ни раз. Обращаясь к царю с личной просьбой, не касающейся службы, служилые люди ходатайствовали о записи челобитья в приказе и отсылке в Москву. Также встречаются разнообразные прошения, относящиеся к повседневной жизни, служебным проблемам, хозяйственному состоянию, взаимоотношениям с другими ратными людьми.

Помимо жалоб на неправедную службу сослуживцев, служилые люди часто вступали в конфликты с представителями центральной власти – воеводами. Стоит отметить, что, так как корпус начальных людей комплектовался из местной служилой элиты и был тесно связан с остальными, то, чаще всего, в конфликтах с воеводами головы и другие должностные лица вставали на сторону именно служилых людей [8, С. 71]. Много споров вызывало назначение того или иного человека на ту или иную должность. Для решения такого рода конфликтов проводились масштабные сыски незаконных верстаний и самовольных придач к жалованию.

Однако, не стоит думать, что только начальные люди пользовались своим служебным положением. Нередко сами служилые люди, движимые личной ненавистью к воеводе, обвиняли его в несуществующих злодеяниях. По мнению И. Л. Маньковой, для подобных обвинений «было достаточно даже формальных проявлений самовольства воевод, присвоения ими чисто внешних атрибутов почитания, свойственных царской власти» [7, C. 211]. Так, служилые люди Сургута ложно били челом государю, что их воевода берет взятки у остяков, которые не выполняют по его указу подводную повинность, всячески пытается помешать челобитью, не принимает явки, морит изветчиков голодом и без ссуда и следствия наказывает их собратьев. Кроме того, они аргументировали свою позицию и тем, что воевода обкрадывает государеву пушную казну [7, С. 203, 207, 211].

Подводя итог, можно отметить исключительную роль географического фактора для социальной самоидентификации сибирского служилого сообщества. Необходимость социальной колонизации региона и трудность природных условий обуславливали выбор стратегий поведения. Потребность приспосабливаться и искать возможности кооперации для решения проблем повлияли на то, что служилые люди нередко переступали через границы установленной социальной иерархии. Этой же цели служила и самоидентификация. Служилому человеку важно было подчеркнуть географическую принадлежность своей службы, трудность условий и собственные жертвы, так как именно в этом он видел последнюю возможность извлечь максимальную выгоду.