АРХИТЕКТУРА НЕУВЕРЕННОСТИ: КАК СОВРЕМЕННЫЕ СТРОИТЕЛЬНЫЕ МЫСЛИ ОТРАЖАЮТ ТРЕВОЖНОЕ СОСТОЯНИЕ ОБЩЕСТВА

Аннотация. В статье рассматривается взаимосвязь архитектуры и социально-психологического состояния общества. Сравниваются классические стили, формировавшие чувство порядка и спокойствия, и современные направления – постмодернизм и деконструктивизм, отражающие тревожность и фрагментарность, свойственную нашему времени. На примерах отечественных и зарубежных объектов показано, как архитектурные решения влияют на восприятие городской среды и психологического состояния человека. Делается вывод о двойственности роли архитектуры: она одновременно отражение кризиса и инструмент стабилизации общественного сознания.

Ключевые слова: архитектура; тревога; общество; постмодернизм; деконструктивизм; гармония; стабильность; город.

Архитектура – это всегда больше, чем стены и крыша, или даже искусство строить. Это материализованная история человечества, застывшая в камне, стекле и бетоне. Она отражает не только технологический прогресс, но и настроение своего времени: ценности, страхи и надежды. Современный городской ландшафт все чаще напоминает не упорядоченный ансамбль, а хаотичный коллаж, что заставляет задуматься: является ли архитектура зеркалом нашей коллективной неуверенности?

За последние десятилетия архитектурный облик городов заметно изменился. На смену монументальным и ясным формам, ассоциировавшимся с надежностью и гармонией, пришли динамичные, а подчас и агрессивные структуры.  Возникает ощущение, что архитектура перестает успокаивать, а наоборот, она усиливает тревогу. Почему это происходит? Как связаны архитектурные формы и психологическое восприятие среды? Эти вопросы важны не только для профессионалов, но и для каждого, кто живет в городе и чувствует, как пространство влияет на него.

Сравнивая классические архитектурные стили с современными направлениями вроде постмодернизма и деконструктивизма, можно проследить, как меняется не только форма, но и ее влияние на человека, и то, что мы видим сегодня, во многом говорит о внутреннем напряжении общества и утрате ощущения устойчивости. Стеклянные небоскребы с их слепящими фасадами, асимметричные конструкции с острыми углами - эти элементы часто вызывают не чувство защищенности, а подсознательное напряжение и отчуждение.

Как отмечал социальный психолог Эрл Беккер, культура и искусство неизбежно становятся проекцией коллективных страхов своего времени [2, с. 215], и современная архитектура яркое тому подтверждение: она все реже транслирует идеи вечности и незыблемости, которые веками воплощали античные храмы, готические соборы или имперские ансамбли.

Если смотреть на историю архитектуры сквозь призму психологической устойчивости общества, становится ясно, что классические архитектурные системы были построены на принципах порядка, понятных человеку. Строгая симметрия античных храмов, ясные пропорции ренессансных палаццо, ритмичные фасады барокко - все эти элементы служили визуальными «якорями», помогавшими человеку ощущать себя частью устойчивого, предсказуемого мира [9, c. 88].

Даже сталинский ампир с его широкими проспектами, симметричными фасадами и масштабные колоннады, несмотря на идеологическую нагрузку, решал в том числе психологическую задачу: он внушал людям ощущение мощи, незыблемости государственного порядка и уверенности в завтрашнем дне [3, c. 112]. Архитектура выполняла стабилизирующую функцию, компенсируя внешние и внутренние кризисы.

Современность внесла резкий разрыв с этими традициями. Архитектура постмодернизма, а затем и деконструктивизма сознательно отказались от поиска гармонии и целостности. По выражению теоретика архитектуры Чарльза Дженкса, здание конца XX века стало «говорящим сооружением», язык которого состоит из намеков, цитат и иронии, отражая сложность и противоречивость окружающего мира [5, c. 13]. Это уже не «якорь», а «корабль», постоянно покачивающийся на волнах изменчивой реальности. Рем Колхас, один из самых влиятельных архитекторов-теоретиков современности, метко охарактеризовал современный город как пространство «перманентного сноса и строительства, которое не накапливает смысла» [8, c. 45]. Эта метафора идеально описывает ощущение временности, присущее многим современным постройкам.

Именно этот разрыв между гармонией прошлого и фрагментарностью настоящего подводит нас к следующему этапу: архитектура XXI века, где нестабильность и тревожность становятся не исключением, а нормой.

Яркие примеры такой «архитектуры тревоги» можно найти по всему миру. Центр Помпиду в Париже, вывернутый наизнанку с его вынесенными на фасад арматурой и коммуникациями, был задуман как символ открытости и свободы инженерной мыли, но для многих он стал символом хаоса и визуального шума, вызывая чувство дезориентации и отчуждения [12, c. 142]. Еще более показателен университет UTEC в Лиме, встроенный в крутой склон холма. Его ярусная, ступенчатая структура и открытые террасы, хоть и функциональны, но полностью разрушают привычное восприятие масштаба. Человек буквально теряется в этом архитектурном ландшафте и вынужден заново «считывать» пространство на каждом шагу, что лишь усиливает чувство неуверенности [4, c. 58].

В российских новостройках этот тренд заметен не в единичных шедеврах, а в массовой застройке однотипных жилых комплексах, так называемых «муравейниках», растущие на окраинах городов, они воплощают иную форму тревоги - анонимность и обезличенность. Их унылая повторяемость, невыверенные пропорции и отсутствие человеческого масштаба создают среду, которую социолог Ричард Сеннетт назвал «непригодной для жизни» - пространство, которое не способствует формированию общности и чувства принадлежности [13, c. 97].

Высокие заборы, глухие фасады, окно в форме бойницы - такая архитектура не приглашает к диалогу, а, напротив, выстраивает барьеры, визуализируя социальное расслоение и страх перед внешним миром. Город становится лабиринтом, где человек испытывает дискомфорт, потерю ориентации и ощущение временной нестабильности. Именно эта тревожность постепенно переходит в системный феномен.

Этот феномен можно объяснить через концепцию «пространственного фикса», предложенную теоретиком Дэвидом Харви. Он утверждает, что капитализм для преодоления своих кризисов перепроизводства постоянно инвестирует в физическую инфраструктуру, «замораживая» избыточный капитал в бетоне и камне. Однако эти инвестиции, отражающие мимолетные экономические тренды и логику максимальной прибыли, сами становятся негибкими и быстро устаревают, создавая среду перманентной временности и неуверенности [6, с. 284 - 307]. Исходя из этого можно сказать, что «архитектура неуверенности» это не просто отражение настроений, но и прямой продукт экономической системы, ставящей в приоритет краткосрочную выгоду над долгосрочной устойчивостью и комфортом для человека.

Всё это позволяет говорить о современной архитектуре как о симптоме системного кризиса идентичности. В эпоху глобализации, цифровизации и стирания традиционных ориентиров здания перестали быть просто укрытием. Они стали активным участником социальной психологии, материализуя коллективные страхи и неуверенность. Техноцентризм, с его преобладанием стекла, металла и бетона, создает эстетически эффектные, но психологически холодные формы, где фасады лишены «лица» и больше напоминают защитные конструкции, чем места для жизни и общения, и в которых человеку сложно ощутить себя комфортно и защищенно [13, c.97].

Этот феномен сравним с модой в периоды экономических или социальных потрясений: как одежда становится либо строго функциональной и безликой, либо радикально экстравагантной, так и архитектура ищет формы выхода из коллективной психологической нестабильности [7, c.45].

Однако было бы ошибкой считать тревожное состояние общества окончательной и неизменной данностью. Оно же рождает парадоксальным образом и обратное - стремление к диалогу с пространством, к поиску форм, которые возвращают чувство масштаба и человеческой меры. Именно эти попытки создать «архитектуру заботы» становятся точкой перехода к следующему этапу, когда архитектура снова может служить человеку, а не только лишь пассивно фиксировать тревогу.  В противовес деконструктивизму такие мастера, как Питер Цумтор или Тадэо Андо, доказывают, что современное здание может быть одновременно лаконичным, современным и «человечным».

Работы Цумтора, например, спа-комплекс «Therme Vals» в деревне Вальс (Швейцария), показывают, как через тактильность материалов, игру света и точный расчет масштаба можно создать пространство, которое не подавляет, а успокаивает, настраивая на глубокий, почти медитативный лад [14, с. 45–62; 1, с. 33–50]. Архитектура здесь становится не зеркалом тревоги, а инструментом её преодоления. В России схожие поиски можно наблюдать в работах ряда современных архитекторов, которые стремятся преодолеть обезличенность типовой застройки. Речь идёт о проектах, где на первый план выходит не экономическая эффективность, а человеческое измерение: создание комфортных общественных пространств, использование натуральных материалов, интеграция зданий в существующий ландшафт и культурный контекст [10, с. 180-200]. Эти примеры доказывают, что у архитектуры есть выбор: либо усугублять коллективную тревогу, либо пытаться ее смягчить, предлагая новые формы стабильности.

Таким образом, современная архитектура оказалась на перепутье. С одной стороны, она стала точным диагностом нашей эпохи - эпохи перемен, неопределённости и кризиса идентичности. Постмодернистская игра смыслами и деконструктивистская эстетика разрыва наглядно демонстрируют распад единой картины мира. С другой стороны, растёт запрос общества на осмысленную, человекоориентированную среду. И ответом на этот запрос становится новое течение, стремящееся вернуть архитектуре её изначальную, сакральную функцию и быть не просто «убежищем», а настоящим домом, который даёт не только кров, но и чувство безопасности и покоя. То, какие здания появляются сегодня, определяет не только облик города, но и внутреннее состояние его жителей, именно поэтому исследование социальной и психологической роли архитектуры имеет особое значение в XXI веке [11, с.50].