ПРОБЛЕМЫ КВАЛИФИКАЦИИ УБИЙСТВА МАТЕРЬЮ НОВОРОЖДЁННОГО РЕБЁНКА (СТ. 106 УК РФ): ДЕФИНИЦИИ, ДОКАЗЫВАНИЕ, СОУЧАСТИЕ

QUALIFICATION ISSUES IN MATERNAL INFANTICIDE UNDER ARTICLE 106 OF THE CRIMINAL CODE OF THE RUSSIAN FEDERATION: DEFINITIONS, EVIDENCE, AND COMPLICITY

Krizhanovskaya Nina-Liza Andreevna

Master’s student, Russian State University for the Humanities, Russia, Moscow

Аннотация. Статья посвящена проблемам квалификации убийства матерью новорождённого ребёнка по ст. 106 УК РФ. На материале доктрины, судебной практики и междисциплинарных медицинских данных выявляются три группы узловых затруднений: дефиниционные (юридически значимое содержание понятий «новорождённый» и «психотравмирующая ситуация»), темпоральные (фиксация релевантного периода для привилегии), доказательственные (стандарт установления причинной связи между состоянием матери и деянием; пределы и роль комплексной экспертизы). Использованы формально-юридический и доктринальный методы, сравнительно-правовой анализ и контент-анализ судебных актов. Обосновывается необходимость легального определения «новорождённого» и унификации подходов к «психотравмирующей ситуации», а также дифференциация ответственности в ситуациях соучастия с учётом специального субъекта. Предложены решения de lege ferenda и ориентиры для разъяснений Пленума ВС РФ: закрепление 28-дневного неонатального периода с алгоритмом доказывания момента начала жизни; шкала критериев психотравмирующей ситуации; модель квалификации при соучастии; типовой перечень вопросов комплексной экспертизе (психиатр–акушер–неонатолог–психолог). Практическая значимость состоит в снижении числа ошибок переквалификации между ст. 106, 105, 109, 123 УК РФ и повышении предсказуемости судебных решений.

Abstract. The paper examines key qualification issues in maternal infanticide under Article 106 of the Russian Criminal Code. Drawing on legal doctrine, case law, and interdisciplinary medical data, it identifies three clusters of challenges: (i) definitional (the legal content of “newborn” and “psychotraumatic situation”); (ii) temporal (fixing the relevant period for the privilege); and (iii) evidentiary (standards for establishing causation between the mother’s condition and the act; scope and role of comprehensive forensic examinations). Methods include doctrinal and formal legal analysis, comparative law, and content analysis of judgments. The article argues for a statutory definition of “newborn” and a unified approach to “psychotraumatic situation,” and for differentiated liability in complicity scenarios given the special subject requirement. It proposes de lege ferenda solutions and guidance for the Supreme Court: entrenching a 28-day neonatal period with a proof algorithm for the onset of life; a graded scale of psychotraumatic criteria; a unified complicity model; and a standard set of questions for comprehensive examinations (psychiatrist–obstetrician–neonatologist–psychologist). Practical value lies in reducing misqualification between Articles 106, 105, 109, and 123 of the Criminal Code and enhancing the predictability of court decisions.

Ключевые слова: новорождённый, психотравмирующая ситуация, ограниченная вменяемость, судебная экспертиза, соучастие, конкуренция норм, доказывание.

Keywords: Article 106 CC RF, newborn, psychotraumatic situation, diminished responsibility, forensic examination, complicity, conflict of norms, burden of proof.

В результате долгой эволюции взглядов законодателя на убийство матерью новорождённого ребёнка к настоящему времени в современном уголовном законодательстве, как уже было указано выше, данное преступное деяние является преступлением с привилегированным составом. Это обусловлено тем, что современный законодатель считает важным такое обстоятельство, как возможное наличие у только что родившей женщины психотравмирующей ситуации или психического расстройства. Содержание привилегии, по сути, отражает попытку сбалансировать две ценности: абсолютную охрану жизни ребёнка и учёт специфических физиологических и психических состояний матери в перинатальный и ранний неонатальный периоды. Однако чем тоньше законодатель настраивает «механизм гуманизации», тем больше у правоприменителя возникает вопросов: где кончается гуманизм и начинается неоправданная мягкость; как отделить реально обусловленные родами состояния от ссылок на «трудные обстоятельства»; каким образом выстраивать доказывание, чтобы избежать как чрезмерной криминализации, так и «лазеек» безответственности. Анализ юридической практики и специальной литературы показал, что при квалификации преступления, предусмотренного ст. 106 УК РФ, возникает ряд проблем. Рассмотрим их. Для удобства восприятия их можно сгруппировать в три большие блоки: (1) дефиниционные — отсутствие легальных определений ключевых понятий; (2) темпоральные — сложности с фиксацией момента и периода, релевантных для привилегии; (3) доказательственные — оценка психотравмирующей ситуации и психических расстройств, не исключающих вменяемость, а также их причинной связи с деянием. Каждый из этих блоков «подпитывает» следующий, формируя цепочку неопределённостей в следствии и суде.

Законодатель рассматривает совершение убийства вовремя (после) родов и наличие психотравмирующей ситуации, или психического расстройства только что родившей женщины как два разных состава преступления, не обязательно связанных между собою и подпадающих под одну и ту же квалификацию статьи. В связи с этим как в юридической литературе, так и на практике возникает множество спорных вопросов. Например, если женщина неоднократно рожала, и, как показала практика, сам процесс родов, равно как и вынашивания ребёнка, не доставляли ей ни серьёзного физического, ни психологического дискомфорта, следует ли в ситуации, когда она убивает своего новорождённого ребёнка сразу после родов, квалифицировать её действия по ст. 106 УК РФ? Ведь в данной ситуации можно утверждать, что ни психотравмирующей ситуации, ни психических расстройств у роженицы не было. Юридически это означает конкуренцию двух логик: «темпоральной» (достаточно лишь факта совершения деяния во время/сразу после родов) и «состоянийной» (необходим ещё и особый психический/психотравмирующий контекст). Разные суды по-разному расставляют акценты, что порождает разнотолк и риск непредсказуемости приговоров.

А.С. Глазков и В.К. Кулев по этому поводу отмечают, что «по правовому содержанию – да, можно, но по смыслу и законодательной идее – нет. Ведь законодателем обращается внимание на особое психологическое состояние роженицы, однако такая идея до конца непонятна, поскольку она прямо не связана с моментом совершения преступления. Такая правовая неопределённость порождает целый ряд субъективных мнений, которые, в конечном счёте, загоняют судебную практику в тупик» [8, с. 201]. Приведённая позиция демонстрирует ключевой изъян конструкции: диспозиция «сшивает» воедино временной критерий и оценочные состояния, но не задаёт их иерархии, в результате чего суду приходится подробно мотивировать выбор «ветви» привилегии в каждом деле.

В результате анализа судебной практики было выявлено, что зачастую неверная квалификация убийства матерью новорождённого ребёнка обусловлена тем фактом, что в настоящее время в уголовном законодательстве РФ нет чёткого определения таких важнейших понятий, как «новорождённый», «психотравмирующая ситуация». В результате при квалификации анализируемого преступления возникает множество ошибок, спорных моментов, а судебная практика характеризуется непоследовательностью, разрозненностью. Отсутствие дефиниций транслируется и на следственную стадию: назначаются экспертизы разных профилей с опорой на различные медицинские школы; органы расследования апеллируют к комментариям, не совпадающим по подходам; защита — к иным межотраслевым и международным стандартам. Это удорожает и удлиняет доказывание и повышает риск отмен приговоров по мотивам неправильной правовой оценки.

Рассмотрим проблемы определения понятия «новорождённый». Как показывает анализ, в настоящее время законодательство РФ не содержит исчерпывающей информации о том, с какого момента и до какого возраста ребёнок будет считаться новорождённым. Безусловно, анализируемое понятие относится к медицине, но и для юриспруденции оно имеет ключевое значение. Неверная фиксация периода «новорождённости» автоматически смещает квалификацию: либо в сторону ст. 106 УК РФ (привилегия), либо в сторону п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ (квалифицированное убийство малолетнего/беспомощного). Тем самым один календарный рубеж способен кратно изменить санкцию, что требует особой точности и единообразия.

По мнению педиатров «границы периода новорождённости определяются, с одной стороны, моментом перерезания пуповины, с другой – сроком в четыре недели (28 календарных дней) с момента перерезания пуповины. На протяжении последних лет в научной литературе формулируются предложения об уменьшении периода новорождённости до 24 календарных дней с учётом прогрессирующих акселерационных процессов» [18, с. 9]. «В акушерстве периодом новорождённости считается первая неделя жизни ребёнка» [6, с. 608]. В судебной медицине «период новорождённости считается оконченным по истечению первых суток после рождения ребёнка» [20, с. 22]. Большая Медицинская Энциклопедия определяет, что «…новорождённый (neonatus) – ребёнок с момента рождения, первого вдоха и перерезки пуповины до четырёхнедельного возраста…» [22]. Мнение Всемирной организации здравоохранения аналогично: «…новорождённый – это ребёнок в возрасте до 28 дней…» [23]. Специалисты по уголовному праву не пришли к консенсусу: «новорождённый» — это и «2 недели» [9, с. 118–122], и даже «6 месяцев»; отдельные авторы «ставят длительность периода новорождённости в зависимость от признаков объективной стороны состава преступления… продлевая его до четырёх недель при наличии психотравмирующей ситуации» [10, с. 211]. Такой подход неприемлем: период новорождённости не может зависеть от признаков объективной стороны преступления и определяется объективными факторами — медицинскими критериями и принципом гуманизма, обусловившим выделение привилегированного состава на законодательном уровне.

Результатом отсутствия законодательного определения понятия «новорождённый», чёткого указания на его границы, на практике возникают сложности при определении того, по какой именно статье следует квалифицировать деяния правонарушителя: если новорождённый — ст. 106 УК РФ; если ребёнок не новорождённый — например, п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ. Чёткое понимание того, какого ребёнка следует считать новорождённым, позволит суду разграничивать составы, верно квалифицировать деяния и назначать справедливое наказание. Приведём пример, широко освещённый в СМИ: «14 июля 2020 года в лесополосе на территории деревни Мотяково городского округа Люберцы был найден скелет младенца… возбудили дело по ст. 106 УК РФ… приблизительный возраст — 6–7 месяцев…» [24]. При этом, как видно, ребёнок заведомо не новорождённый. Да, чёткого понимания периода новорождённости нет, но полугодовалый ребёнок новорождённым считаться не может [11, с. 71–74]. Этот кейс показательно демонстрирует, как дефиниционная неопределённость запускает цепь процессуальных ошибок уже при возбуждении дела и чревата переквалификацией и признанием недопустимости доказательств при смене рамки расследования.

Поскольку судебная практика знает немало примеров, когда смерть ребёнка в утробе матери наступала в результате её преступных действий (бездействия), по смыслу ст. 106 УК РФ и её идеи целесообразно считать началом жизни — начало родовой деятельности, вне зависимости от срока беременности. «В большинстве случаев под моментом начала жизни новорождённого понимают момент отделения плода от материнского утроба, однако такая позиция должна быть закреплена в уголовном законе, или хотя бы получить своё обоснование в разъяснениях Пленума Верховного Суда Российской Федерации» [12, с. 114]. В этой связи оправдано «двухуровневое» решение: закон фиксирует 28-дневный срок, а разъяснения Верховного Суда задают алгоритм доказывания начала жизни при событиях «во время родов». Считаем необходимым согласиться с мнением К.В. Дядюна, который предлагает ввести в примечание к ст. 106 УК РФ: «Под новорождённым… понимается ребёнок с момента начала процесса рождения (появление какой-либо части тела младенца из утробы матери) до достижения четырёхнедельного возраста» [21, с. 11–16].

Другим понятием, требующим исчерпывающего определения, является «психотравмирующая ситуация». В отсутствие легальной дефиниции лица, применяющие закон, трактуют её по своему усмотрению, что ведёт к ошибкам. Так, в деле Акуленко при сходном социальном фоне указание на психотравмирующую ситуацию в приговоре отсутствует, что привело к квалификации по п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ; женщину описывали как живущую в тяжёлом материальном положении, с супругом, злоупотребляющим алкоголем, и нежеланием второго ребёнка, — при этом убийство было совершено путём оставления новорождённой на балконе при низкой температуре, повлекшим смерть от переохлаждения. В другом деле — Позаренко — аналогообразные обстоятельства признаны психотравмирующими; суд квалифицировал действия по ст. 106 УК РФ и назначил 1 год 10 месяцев лишения свободы в колонии-поселении [3]. Сопоставление демонстрирует непоследовательность и потребность в унификации критериев: длительность и интенсивность стрессорной нагрузки, связь с беременностью/родами, наличие/отсутствие социальной поддержки, документальные подтверждения. В этой части оправдан ориентир для судов в форме «шкалы» критериев и шаблона доказывания, что сняло бы разнобой оценок.

Итак, определения понятия «психотравмирующая ситуация» законодатель не даёт; по сути, это оценочная категория, так как то, что нанесёт психологическую травму одной женщине, не нанесёт её другой. По нашему мнению, под психотравмирующей ситуацией следует понимать такую, при которой на беременную и только родившую женщину в течение определённого времени оказывается постоянное психологическое, моральное и физическое давление… «Примерами таких ситуаций могут быть: смерть мужа (его отсутствие/нежелание иметь ребёнка и давление), изнасилование, повлёкшее беременность, финансовые проблемы… и иные семейные и бытовые проблемы… Время возникновения психотравмирующей ситуации значения для уголовно-правовой оценки не имеет; главным остаётся 28-дневный срок» [15, с. 43].

Параллельно необходим единый стандарт оценки психических расстройств, не исключающих вменяемости. «Такого рода расстройство должно нарушать способность лица к осознанному волевому поведению во время совершения преступления…» [14, с. 185]. Оно может возникать и во время беременности, и сразу после родов; быть кратковременным или хроническим. Для корректной квалификации важно установить, что расстройство имело место, пока ребёнок считался новорождённым; тем самым проблема вновь упирается в дефиницию «новорождённости». Показателен кейс Лыжиной: после тайной беременности и родов она, «страдая психическим расстройством, не исключающим вменяемости… сразу же после родов… выкинула новорождённого из окна… причиною смерти явилась тупая сочетанная травма», — суд квалифицировал содеянное по ст. 106 и назначил 2 года лишения свободы [4]. Этот случай подчёркивает роль комплексной экспертизы (психиатр-акушер-неонатолог-психолог): только она связывает диагноз, функциональный дефицит и «окно новорождённости», делая применение ст. 106 обоснованным.

Медицинские исследования систематизируют постродовые расстройства: «послеродовые психозы (3 дня — 1 месяц; риск суицида/инфантицида до 10%); послеродовые депрессии (10–20%; 4 недели — до года; риск 5%); послеродовые блюзы (70–80%; 1 день — 6 недель; риск крайне мал)» [7, с. 334–339]. Эти данные должны учитываться при назначении экспертиз и индивидуализации наказания: различный клинический уровень — различный юридический эффект (от применения ст. 106 до невменяемости при психозах).

Полагаем целесообразным направлять женщин, убивших своих новорождённых детей, на медико‑психолого‑психиатрическую экспертизу; при необходимости — стационар; привлекать клинического психолога; оценивать не только диагноз, но и функциональный дефицит (способность понимать/контролировать), а также синхронизировать эти выводы с «окном новорождённости». Дополнительно следует внедрить типовые чек‑листы для следователей и судов (признаки психотравмирующей ситуации, перечень документов, рекомендации по вопросам перед экспертами), что повысит качество доказывания и снизит разброс практики.

Отдельный блок — соучастие. Соучастие «ломает» логику специального субъекта: привилегия задумана для матери, но как квалифицировать соисполнителей, организаторов, подстрекателей и пособников? В литературе выделяют три модели: мать — соисполнитель (вместе с иными лицами), мать — организатор/пособник/подстрекатель при исполнителе‑«не‑матери», мать — действует под угрозой/уговором/обманом [19, с. 166]. Судебная практика демонстрирует разные решения.

В деле Орловых: жена осуждена по ст. 106, муж — по ч. 3 ст. 30 и п. «в» ч. 2 ст. 105; апелляция оставила приговор без изменений [5]. При распределении ролей действия матери квалифицируются по ст. 106, а соучастников — по п. «в» ч. 2 ст. 105 со ссылкой на ст. 33, что вызывает вопрос справедливости, поскольку «льгота» остаётся у матери, а иные несут ответственность по квалифицированному составу. «Второй вариант» — квалифицировать всех по ст. 106 — ошибочен из-за специального субъекта; «третий» — квалифицировать всех по п. «в» ч. 2 ст. 105 — нивелирует смысл привилегии [21, с. 560]. Системно верным видится компромисс: за матерью — привилегия (если доказаны её признаки), за остальными — ответственность по ст. 105 с учётом ролей по ст. 33. В случаях, когда мать выступает организатором/подстрекателем/пособником, часть авторов предлагает квалифицировать и её по п. «в» ч. 2 ст. 105; оппоненты справедливо указывают на «явную несправедливость»: «за причинение смерти своими руками — привилегия, чужими — квалифицированный состав»; они настаивают на применении ст. 106 и в этих ситуациях при наличии её признаков [16, с. 130]. Ключ — установить, сохранялись ли состояния, ради которых создана привилегия; при положительном ответе — мотивировать её применение, при отрицательном — переходить к общеуголовной конструкции.

Ещё одна зона риска — конкуренция и разграничение норм. Типичные ошибки — неверные переходы между ст. 106 и 105 (когда не установлено окно «новорождённости»), между 106 и 109 (когда умысел подменяется небрежностью), между 106 и 123 (когда событие по сути — незаконное прерывание беременности). Практически важно формулировать к эксперту вопросы о предвидимости последствий, наличии альтернатив безопасного поведения, времени наступления смерти, признаках запоздалой помощи (несовместимых с намерением лишить жизни).

«Медицинский аборт» — это прерывание беременности на сроке 6–8 недель после окна медикаментозного/мини‑аборта [12, с. 99]; «под незаконным проведением искусственного прерывания беременности признаётся прекращение беременности… выполненное лицом без высшего мед. образования по «акушерству и гинекологии» и/или с нарушением правил (вне медучреждения, в антисанитарии и т. п.)» [2]. При разграничении ст. 106 и 123 необходимо помнить, что в ст. 106 объект — жизнь новорождённого (начало жизни — момент отделения части тела от утробы матери), а в ст. 123 — охраняемые отношения, обеспечивающие здоровье беременной; прекращение существования эмбриона — прерывание беременности, а не убийство. Отсюда вытекает требование к точной реконструкции момента начала родов/рождения и назначения квалифицированной акушерско‑гинекологической экспертизы; ошибка здесь радикально меняет квалификацию и санкцию.

В заключение: для устойчивой квалификации по ст. 106 УК РФ необходимы согласованные дефиниции («новорождённый», «психотравмирующая ситуация»), унификация темпоральных границ и доказательственных стандартов, а также дифференцированная модель соучастия с сохранением смысла специального субъекта. De lege ferenda оправдано закрепление 28‑дневного неонатального периода в законе (с одновременным разъяснением Пленума ВС по доказыванию момента начала жизни), утверждение шкалы критериев психотравмирующей ситуации и стандартных вопросов комплексной экспертизе, а также ведомственные методические рекомендации для следствия и надзора. Эти шаги сократят число ошибок переквалификации и повысят предсказуемость судебных решений.