Отражение древних славянских верований в повести Н. В. Гоголя "Ночь перед Рождеством"
Конференция: III Студенческая международная научно-практическая конференция «Гуманитарные науки. Студенческий научный форум»
Секция: Филология
III Студенческая международная научно-практическая конференция «Гуманитарные науки. Студенческий научный форум»
Отражение древних славянских верований в повести Н. В. Гоголя "Ночь перед Рождеством"
Н. В. Гоголь является представителем русской литературы 19 в., при этом он уделил много внимания славянской культуре в целом. Его литературное творчество принадлежит времени, когда художественная рецепция народных верований вырастала на почве их реального существования, укорененности в народное сознание и культуру. Вниманием к ним выделяется раннее творчество писателя – повести, как самостоятельные, так и объединенные циклом «Вечера на хуторе близ Диканьки».
Повесть «Ночь перед Рождеством» принадлежит ко второй части цикла и привлекает внимание атмосферой христианского праздника (Рождества), семиосфера которого, по свидетельству отечественных этнографов и фольклористов, сосуществовала и парадоксально взаимодействовала с языческими верованиями и обычаями. Художественный синтез разных систем мировоззрения находит свое художественное воплощение с одной стороны в колядовании и щедровании, которые по происхождению являются языческими, с другой стороны – в тех составляющих праздника, которые несут яркую христианскую окраску – обычаях ходить на праздник в церковь, готовить на сочельник 12 постных блюд, службе на Рождество, церковном покаянии, духовных лицах (дьяк, архиерей). Многие из этих реалий являются специфически украинскими (на тот момент малороссийскими), как тогда, так и в наше время, и не отмечены на территории России (тогда Великороссии). Заметим, что о народных фольклорных и мифологических представлениях вряд ли можно говорить как о репрезентантах мощного древнего мифологизма, ведь изображаемое время – все-таки 19 век, когда много обрядов, обычаев уже теряли свое первоначальное значение или совсем забывались. Все же этнографические записи свидетельствуют о безусловном присутствии и действенности мифологического сознания в повседневной жизни крестьян. Это чувство живой, природной стихии народной культуры и формирует интонационно-смысловой рисунок анализируемого произведения.
Произведение насквозь «пропитано» духом народной жизни. Это проявляется в искусном воссоздании народной речи, находит свое отображение в описании казачества, показательны казацкие фамилии Чуб, Свербыгуз и т. д., украинские имена – Оксана, Одарка, Солоха и т. д. Отмечаем изображение специфических украинских черт – все-таки действие происходит на территории современной Украины (тогда Малороссии), которая несущественно, но все же отличалась от Великороссии укладом жизни и мировоззрением. Писатель подает широкую панораму жизни того времени, поэтому произведение отличается большим количеством названий народных реалий – одежды, предметов домашнего обихода, построек и т. п.
В речи персонажей и авторской речи важную роль играют фольклоризмы – как на уровне отдельных слов, устоявшихся выражений, так и целых цитат из народных песен. К последним, например, принадлежит строчка из песни «Менi с жiнкой не возиться», вложенный в уста Вакулы, текст песни «Щедрик-ведрик», которую пела группа молодежи. Встречаются также устоявшиеся выражения типа «пусть Бог помогает», «пропащая душа», «не поминайте лихом» и т. д. Заметна свойственная фольклорным текстам инверсия («грешное его намерение»), постоянные эпитеты («ясная зимняя ночь», «добрые люди»). Они играют важную роль для реализации авторского замысла – отображения местного колорита.
Важны также авторские яркие характеристики персонажей – Оксаны («Оксане не минуло еще и семнадцати лет, как во всем почти свете, и по ту сторону Диканьки, и по эту сторону Диканьки, только и речей было, что про нее. Парубки гуртом провозгласили, что лучшей девки и не было еще никогда и не будет никогда на селе» [4, с. 128]), Чуба («При сем Чуб поправил свой пояс, перехватывавший плотно его тулуп, нахлобучил крепче свою шапку, стиснул в руке кнут — страх и грозу докучливых собак, но, взглянув вверх, остановился...» [4, с. 129]) и других.
Большинство персонажей «Ночи перед Рождеством» (ведьма, запорожцы, девушка, ее отец) являются также действующими лицами традиционного для восточных славян вертепного театра. Отдельно стоят черт и кузнец Вакула. В конфликте Вакулы с чертом, победе над последним видим скрытый мотив противоборства Бога и дьявола. Образ Вакулы достаточно противоречив с точки зрения сосуществования в нем черт мифологического и христианского происхождения. Он сын ведьмы – христиане относились к таким людям со страхом и неприятием, в то же время он кузнец, что несет мифологический подтекст. Одновременно с этим Вакула показан набожным и богомольным человеком, даже иконописцем: сказано, что он рисовал образы святых. В повести о его ремесле говорится непрямо и всегда в положительном ключе. Правда, Чуб называет Вакулу бесовским кузнецом и желает, чтобы черт разгромил его кузницу.
Мотив соперничества кузнеца и черта встречается в восточнославянском фольклоре; предполагаем, что этот мотив мог быть известен Гоголю. Столкновение именно этих двух персонажей не случайно, но решается иначе, чем в народных преданиях, где, как правило, черт побеждает кузнеца или они приходят к согласию и примирению. Характер персонажей также не совпадает с народными представлениями. Так, кузнец не мыслится однозначно, с точки зрения мифологического сознания, как его представляли люди, черт предстает веселым, нахальным, склонным скорее к сомнительным шуткам, чем к каким-либо серьезным злым поступкам (а именно они ему приписывались). В народной мифологии образ черта амбивалентен – он предстает и злым духом, вредящим людям, и существом на службе у человека. Эти признаки черта проявляются в «Ночи перед Рождеством», где черт предстает антропоморфным – он заигрывает с Солохой, прячется в мешке, как и казаки, ему больно, когда его на прощание бьет Вакула, ему бывает холодно, потому что он привык к адскому жару.
В большей мере, чем основные, мифологическими чертами наделены второстепенные персонажи. Они подталкивают основных к резкой смене маршрута и поворотной встрече. Так ведет себя Пацюк, которого автор наделяет краткой предысторией – когда-то он «казаковал». Кроме того, ему свойственны «чужие» черты, например, он сидит на полу по-турецки. Пацюк назван знахарем, то есть имеет отношение к «тому» свету. Согласно народным представлениям, знахарь чаще всего водит знакомство с нечистой силой (за некоторыми исключениями, когда он обходится заговорами и предметами с высокой сакральностью). В данном случае показан знахарь, явно связанный с «другим», потусторонним миром. Вакула уверен в связи Пацюка с чертом, так как, обращаясь к нему с просьбой указать путь к черту, прямо заявляет, что тот «немного сродни черту». Пацюк же «знает», что черт уже рядом с кузнецом.
Исследователь М. Вайскопф утверждает, что только Пацюк раскрывает связь с «тем» миром, его характеристика дается прямо, он делится своими сверхъестественными знаниями, в отличие от, например, Солохи. В ней доминируют человеческие черты, а ее демоническое начало активизируется, когда она появляется в паре с чертом. Показательно, что она вылетает из дымохода, который для демонических персонажей является «каналом коммуникации» с миром людей и с себе подобными. Солоха крадет звезды с неба, что также приписывается ведьмам народными представлениями; особенно это акцентируется украинским фольклором. Иногда человеческие и сверхъестественные черты разворачиваются параллельно и неотделимо: среди ее кавалеров – казаки и черт. Мотив связи ведьмы с чертом достаточно распространен в народном творчестве. Важное место в произведении занимают сплетни о Солохе (ее превращения в черную кошку, свинью и т. д.), которые ничем не подтверждаются, но создают соответствующий колорит. Так что образ, сравнительно с народными представлениями, более приближен к миру людей, чем к «другому» миру. Можно выделить другие мифологические символы – луну, которую в языческой традиции считали божеством, и звезды, которые народная мифология наделяла божественным происхождением. Мифологическими символами являются также дым и камин – согласно народным верованиям, это средства связи с небесным миром. Позже развилось и другое значение – дым в загадках и афоризмах сравнивался с чертом, через камин залетали ведьмы, поэтому народный взгляд на него стал амбивалентным.
Мифологические проявления можно также заметить в речи персонажей. Есть примеры табу и эвфемизмов, когда черта называют «немцем», «франтом», ведьму – «черт-бабой». Вакула не просто так все время вспоминает железо, которое в народной мифологии считалось магическим символом борьбы со змеем, а позже с чертом.
Важными считаем описания тьмы на улице и мороза, которые присутствуют в значительной части произведения; полностью стемнело после того, как черт украл луну, значит, тьма – результат его деятельности и объект владения. Она раскрывает и его «темную» сущность. Мороз же неподвластен черту, который сам от него страдает; хотя в произведении показано, что черт может поднять метель.
Видим также остатки мифологического сознания – черту подвластны атмосферные явления, но выборочно, только некоторые. Значит, есть силы, стоящие выше черта.
Повесть «Ночь перед Рождеством» неоднородна с точки зрения фольклорных, мифологических составляющих, показа наслоений христианской веры; она интересна их синкретизмом. Язык произведения, живой и народный, помогает лучше понять уклад славянской жизни 19 века.