"ТЕРРИТОРИЯ НЕСВОБОДЫ":ОККУПАЦИЯ КАРЕЛИИ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

В восприятии современного поколения Великая Отечественная война становится далёким событием, значимость которого забывается, все чаще прослеживается желание в угоду политических устремлений пересмотреть её итоги. Поэтому представляется важным проанализировать информацию о самом главном для нашей страны и всего мира событии XX века на основе воспоминаний оставшихся в живых свидетелей войны для создания точного и правдивого представления о его содержании и значении.

Великая Отечественная война – одна из самых сложных и трагичных страниц в истории многонационального народа России. Она затронула практически каждую семью: многие мужчины и женщины ушли служить на фронт, кто-то трудился в тылу, но были и те, кто оказался на занятой врагом территории. Карело-Финская ССР как приграничная республика одна из первых оказалась под ударом. В результате наступления финской армии большая часть её территории была оккупирована, а г. Петрозаводск (административный центр КФССР) почти три года находился под властью захватчиков. В этот период в жизни населения Карелии появилось такое явление как концентрационные лагеря, а жители региона были разделены на «национальное» и «ненациональное» население.

Цель работы: воссоздание картины жизни «ненационального» населения на территории Карелии в годы Великой Отечественной войны

Для достижения цели работы были определены следующие задачи:

1) изучить теоретическую информацию о периоде оккупации Карелии (выяснить цели и содержание оккупационной политики Финляндии);

2) проанализировать свидетельства жителей Карелии устного характера в годы Великой Отечественной войны;

3) составить описание картины жизни «ненационального» населения в годы оккупации Карелии и определить факты, характеризующие представителей оккупационной власти.

Объектом исследования является оккупационная политика Финляндии на территории Карелии периода Великой Отечественной войны (в течение 1941-1944 гг.), а предметом - особенности восприятия «ненациональным» населением окружающей действительности в период оккупации

Методологическую основу составили принципы устной истории [18,21],позволившие воссоздать события тех лет через призму воспоминания современников. Так же применялся теоретический анализ литературы, посвященной оккупации Карелии и сравнительный анализ полученных интервью.

Источником практической части работы составили 29 интерью, собранных в августе 2022 года «Реконструкция исторической памяти о событиях Великой Отечественной войны на территории Карелии». Интервью были опубликованы в виде текстовых расшифровок и аудиоскриптов на одноименном сайте и в сборнике-хрестоматии «Экспедиция памяти» [22, 23]. Теоретическая часть опирается на исследования российских и финских историков: В.Н. Барышникова [1], С.Г. Веригина [4, 5], Ю. Куломаа [11], а также на материалы проектов «Без срока давности» [23] и «Судьбы военнопленных и интернированных в Финляндии» [19].

Оккупационная политика Финляндии в Карелии была производной от идеи создания «Великой Финляндии», предполагавшей присоединение карельских земель [1, с. 92-94]. После успешного наступления лета-осени 1941 года финское руководство приступило к реализации этой концепции, одним из инструментов которой стало создание концентрационных лагерей.

В июле 1941 года главнокомандующим финской армией К.Г. Маннергеймом был подписан приказ № 132, положивший начало политике этнической сегрегации [15]. Согласно регламенту мая 1942 года, все население делилось на «национальное» и «ненациональное». Последнее, к которому относились в первую очередь русские, подлежало помещению в лагеря, официально именовавшиеся переселенческими [4, с. 242]. Целями их создания были этническая сегрегация, изоляция «враждебного элемента» и трудовая эксплуатация.

Всего на оккупированной территории было создано 14 концлагерей и 15 тюрем [2, с. 78]. Крупнейшие располагались в Петрозаводске, Видлице, Свирьстрое, Ильинском, Шелтозере и Питкяранте. Условия содержания были крайне тяжелыми: скудное питание (суточный паек 200-300 г хлеба с примесями, баланда), неотапливаемые переполненные бараки, антисанитария и отсутствие медицинской помощи [3, 4, с. 241]. Это приводило к высокой смертности, особенно в зиму 1941-1942 гг. Данные о числе погибших разнятся: от 4279 человек [19] до 10-14 тысяч [1, с. 10; 11], что составляло до 20-30% от общего числа заключенных.

Современная финская историография признает факт создания лагерей и высокую смертность, но, как отмечает С.Г. Веригин, избегает термина «концентрационный лагерь» и отрицает целенаправленный геноцид, объясняя трагедию военной необходимостью и общим дефицитом ресурсов [5, с. 75].

Оккупационные власти проводили последовательную политику дискриминации «ненационального» населения. Ему выдавались паспорта красного цвета (в отличие от зеленых у «националов»), они получали в 1,5-2 раза меньше продовольствия и в 2-3 раза меньшую заработную плату [4, с. 308-310]. «Ненациональное» население было лишено права на получение земельных участков, которое предоставлялось «националам» [17, с. 107-109]. Главным же отличием было помещение в концентрационные лагеря, через которые, по разным оценкам, прошло около 50 000 человек [11].

Воспоминания респондентов подтверждают, что основная масса «ненационального» населения была интернирована в лагеря, обнесенные колючей проволокой [22, с. 80]. Люди жили в бараках, обстановку (нары, скамьи) часто обустраивали сами. Однако часть населения, особенно обладающая нужными профессиями (например, машинисты), оставалась на свободе в своих домах [22, с. 30].

Труд был обязательным и тяжелым. Респонденты вспоминают работу на лесозаготовках, строительстве дорог и в колхозах. Лидия Степановна Марценюк описывала загрузку двухтонного вагона метровыми бревнами силами трех женщин [22, с. 87]. Людмила Ивановна Елизарова вспоминала о прокладке дорог с помощью лопат и кирок [22, с. 55].

Питание было скудным и напрямую зависело от трудовой активности. Выдавались продовольственные карточки и небольшие денежные выплаты марками [21, с. 151]. Норма хлеба для иждивенцев составляла, по воспоминаниям Валентины Ивановны Агеевой и Валентины Павловны Андриановой, около 100 граммов в день [22, с. 75, 78]. Елена Егоровна Рухтоева описывала, как на 40 человек выдавали одну буханку хлеба [22, с. 70]. При этом те, кто оставался на свободе, могли иметь огороды и жили менее голодно [21, с. 89]. Опрошенные, имевшие опыт пребывания в немецких лагерях, единодушно отмечали, что условия там были значительно хуже [21, с. 109].

Отношение к финнам как к представителям власти было неоднозначным. С одной стороны, респонденты фиксируют жесткость и стремление к поддержанию порядка. Валентина Ивановна Агеева отмечала: «С финнами были только рабочие отношения. Если что-то они просили сделать, то ты должен был подчиниться» [22, с. 78]. Владимир Петрович Банцов подтверждал: «Финны просто так не издевались, а держали свой порядок» [22, с. 80]. Встречались и факты жестокости: Людмила Степановна Гаврилова вспоминала комнату пыток в бараке и избиения [22, с. 76], а Римма Николаевна Казанцева – унизительные «игры» финнов с детьми [22, с. 30].

С другой стороны, в воспоминаниях присутствуют примеры человечного отношения. Анастасия Александровна Данилова рассказывала о финне Лео, который приносил узникам одежду [22, с. 52]. Зинаида Николаевна Корнилова упоминала солдата, поделившегося с ними кашей [22, с. 60].

Особое внимание финны уделяли детям, видя в них потенциал для формирования «новых людей». В некоторых лагерях и на свободных территориях создавались детские сады и школы. Валентина Павловна Андрианова положительно отзывалась о детском доме, где детей обучали финскому языку и обеспечивали чистотой [22, с. 75]. Людмила Степановна Гаврилова вспоминала детский сад с трехразовым питанием [22, с. 76]. Однако этот опыт не был универсальным и сочетался с упомянутыми случаями издевательств.

Проведенное исследование позволяет сделать вывод, что гипотеза о формировании исключительно негативного образа финнов у «ненационального» населения Карелии подтвердилась лишь частично. Действительно, оккупационный режим, основанный на этнической сегрегации, принудительном труде и содержании в лагерях с высокой смертностью, закономерно вызывал страх, неприятие и негативные оценки. Жесткость финской администрации, требовавшей беспрекословного подчинения, и отдельные акты насилия оставили глубокий след в памяти очевидцев.

Однако образ оккупанта не был однозначным. Он осложнялся и смягчался «человеческим фактором» – единичными, но значимыми для выживших актами помощи и сострадания со стороны отдельных финских солдат и офицеров. Это привело к формированию амбивалентного, противоречивого восприятия, в котором общее негативное отношение к оккупационной власти как к системе сочеталось с дифференцированной оценкой ее конкретных представителей.

Материалы устной истории, собранные в ходе «Экспедиции памяти», стали ценнейшим источником, позволившим не только реконструировать объективные условия жизни, но и проникнуть в субъективный мир переживаний «ненационального» населения Карелии. Они демонстрируют, что историческая память о войне многогранна и не сводится к упрощенным схемам. Сохранение этих свидетельств является важнейшей задачей для поддержания связи между поколениями и формирования полноценного представления о трагических событиях Великой Отечественной войны на территории Карелии.