ПРОБЛЕМЫ ТОЛКОВАНИЯ И ПРИМЕНЕНИЯ НОРМ УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ПРАВА В СОВРЕМЕННОЙ ПРАВОПРИМЕНИТЕЛЬНОЙ ПРАКТИКЕ

Нормативный характер российской правовой системы, её укоренённость в континентальной традиции предопределяют особую значимость точного формулирования предписаний законодательства — в частности, уголовно-процессуального. Казалось бы, данное обстоятельство создаёт благоприятные условия для уяснения содержания норм и их беспроблемного применения. Однако практическая реальность куда более противоречива.

Для уголовного процесса, где состязательность выступает ключевой характеристикой, задача недвусмысленного нормативного закрепления правил становится чрезвычайно сложной. Трудность заключается в том, что процессуальные предписания, будучи облечёнными в словесную форму, неизбежно сталкиваются с полисемией языка: каждый элемент текста может нести не один, а два и более смыслов. Как справедливо отмечает Е.С. Галыгина, одним из существенных недостатков уголовно-процессуального законодательства являются его логическая противоречивость и внутренняя несогласованность, проявляющиеся в самых разнообразных формах [1, с. 95]. Преодоление данных дефектов возможно посредством использования различных видов, приёмов и методов толкования, каждый из которых обладает собственными преимуществами и ограничениями.

Вопрос классификации способов толкования норм права остаётся дискуссионным в науке. Отсутствие единства мнений среди учёных по поводу как количества способов толкования, так и их содержания порождает неоднозначность в практической деятельности. А.С. Бахта, анализируя данную проблематику, указывает на существование двух основных видов толкования в зависимости от субъекта: официальное (легальное) и неофициальное [3, с. 14]. Официальное толкование, в свою очередь, подразделяется на аутентическое (исходящее от органа, принявшего толкуемую норму) и делегированное (осуществляемое государственным органом, получившим на то право от законодателя).

При этом вопрос о возможности аутентического толкования в российской правовой системе является крайне спорным. Конституционный Суд РФ в постановлении от 17.11.1997 № 17-П прямо указал, что разъяснение федерального закона, оформленное в виде постановления Государственной Думы, не может рассматриваться в качестве акта Федерального Собрания и, следовательно, не является аутентичным официальным разъяснением закона [3, с. 14]. Тем не менее полный отказ от аутентического толкования представляется чрезмерно категоричным.

Цель аутентического толкования состоит в уточнении сформулированного в нормативном акте правила поведения, а не в создании нового. Это разграничение нормотворческой и разъяснительной деятельности по целям позволяет признать допустимость принятия законодателем интерпретационных актов, конкретизирующих ранее утверждённые правовые предписания. Вопрос требует законодательного разрешения, тем более что в проектах федерального закона «О нормативно-правовых актах Российской Федерации» 1996 и 1999 годов право Государственной Думы на толкование законов оговаривалось [3, с. 14].

Среди способов толкования особое место занимает функциональный, актуализирующийся при коренных, качественных изменениях общественных отношений. Как подчёркивает Е.С. Галыгина, в некоторых случаях для уяснения смысла нормы недостаточно брать во внимание только её формальный анализ и общие условия реализации — интерпретатор должен учитывать конкретные условия и факторы, при которых реализуется норма [1, с. 95]. Это касается, прежде всего, толкования оценочных терминов («уважительная причина», «в случае необходимости», «исходя из потребностей», «в соответствии с обстоятельствами» и т.п.).

Функциональность нормы права проявляется с учётом определённых обстоятельств: положение закона может быть не однозначным, не стабильным, зависящим от конкретных фактов, событий, особенностей преступления, специфики расследования, личности обвиняемого. Возможность по-разному интерпретировать отдельные нормы предопределяет неоднозначную практику их применения и формирует стереотипы регионального правового поведения [1, с. 96]. Здесь обнаруживаются негативные моменты, связанные с влиянием таких факторов, как указания начальника и надзирающего прокурора, различная судебная практика по однотипным правовым ситуациям, погоня за выгодной статистикой правоохранительных органов с элементами укрывательства преступлений, а также стереотипы в работе должностных лиц.

Вместе с тем применение толкования закона само по себе граничит с незаконными действиями и произволом. В некоторых случаях практически невозможно выявить признаки нарушения требования уголовно-процессуального закона, поскольку существует масса оценочных понятий и других возможностей вариативного поведения правоприменителя, изначально заложенных в законе [1, с. 96]. Данное обстоятельство заставляет с особым вниманием отнестись к выработке правил толкования.

Значительную роль в толковании норм уголовно-процессуального права играет Верховный Суд РФ. Примером делегированного толкования в уголовном судопроизводстве являются постановления Пленума Верховного Суда РФ, разъясняющие нормы права. Согласно ст. 126 Конституции РФ и ст. 19 Федерального конституционного закона «О судебной системе Российской Федерации» Верховный Суд РФ как высший судебный орган по уголовным делам даёт разъяснения по вопросам судебной практики [3, с. 15]. Однако здесь возникают серьёзные проблемы.

Б.Я. Гаврилов справедливо отмечает, что высший судебный орган страны вместо разъяснения по вопросам судебной практики, как это предусмотрено Конституцией РФ, по сути, формирует законодательные нормы, противоречащие действующему УПК РФ, или необоснованно трактует его отдельные положения [2, с. 404]. Иллюстрацией может служить позиция, изложенная в постановлениях Пленума, допускающих возвращение уголовного дела прокурору при кассационном и надзорном рассмотрении, хотя буквальное толкование положений п. 2 ч. 1 ст. 236 и ч. 2 ст. 256 УПК РФ такой возможности не предусматривает.

Ещё более показательным является пример с толкованием ст. 220, 225 УПК РФ. Пункт 13 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 5 марта 2004 года № 1 фактически сформулировал указанные уголовно-процессуальные нормы в иной редакции, узаконив в правоприменительной практике изложение доказательств не в виде их перечня, как прямо предусмотрено в УПК РФ, а путём приведения в обвинительном акте краткого содержания доказательств [2, с. 405]. Подобное «коррекционное толкование» фактически подменяет законодателя.

Впрочем, проблемы толкования во многом обусловлены недостатками юридической техники самого законодателя. С момента вступления в силу УПК РФ 1 июля 2002 года по настоящее время в него внесено более 600 изменений и дополнений 42 федеральными законами. Столь интенсивная корректировка свидетельствует либо о низком качестве первоначального текста, либо о непродуманности правовой политики, либо о недостаточном учёте реальных условий правоприменения. Вероятно, имеет место сочетание всех трёх факторов.

Анализ причин многочисленных изменений законодательства показывает, что дело зачастую не в законодателе как таковом, а в откровенном сдерживании конкретными высшими должностными лицами государства демократических процессов в сфере обеспечения конституционных прав граждан [2, с. 404]. Показательным является пример с сохранением на переходный период полномочий прокуратуры по санкционированию заключения под стражу вопреки положениям Конституции РФ 1993 года и Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Только вмешательство Конституционного Суда РФ позволило обеспечить реализацию конституционных положений.

Не менее яркий пример связан с действием в течение 5 лет одиозной нормы ч. 4 ст. 146 УПК РФ в редакции 2001 г., предусматривавшей обязательность получения согласия прокурора на возбуждение уголовного дела. Как отмечает Б.Я. Гаврилов, негативное влияние указанного порядка подтверждается статистическими данными об увеличении в 2,9 раза числа преступлений, по которым лица, их совершившие, не установлены (с 706 тыс. в 2000 году до 2 млн. 32 тыс. в 2006 году) при росте количества зарегистрированных преступлений за указанный период всего на 31% [2, с. 403-404]. За этими цифрами стоят миллионы российских граждан, которым государство не обеспечило доступ к правосудию.

Свою лепту в складывающуюся ситуацию вносит и правоприменитель в лице прокуратуры, которая должна стоять на страже закона, но фактически нередко его игнорирует. Показательно указание заместителя Генерального прокурора РФ от 2 сентября 2003 года № 21/2-11-03, фактически наложившее вето на возможность принятия органом предварительного расследования решения о прекращении уголовного дела по ст. 25, 28 УПК РФ [2, с. 405]. Как следствие, в 2006 году в порядке ст. 25 УПК РФ в ходе досудебного производства было прекращено всего 6015 уголовных дел, или менее 1% от числа дел, подпадающих под действие данной нормы, тогда как в суде по тем же основаниям прекращено 300 тыс. уголовных дел.

В этой связи приобретает особую актуальность вопрос о выработке правил толкования уголовно-процессуальных норм. Ю.Е. Румянцева предлагает правила недопустимости распространительного и ограничительного толкования, включающие запреты на: распространительное толкование норм, регламентирующих основания применения мер процессуального принуждения; распространительное и ограничительное толкование норм, формирующих процессуальную форму (порядок) собирания доказательств; ограничительное толкование конституционных прав и свобод участников уголовного судопроизводства [1, с. 96]. Эти правила, безусловно, заслуживают поддержки.

Однако формальных правил явно недостаточно. Во всех случаях необходимо также руководствоваться принципами уголовного процесса, нормами морали, этики, общим правосознанием и совестью [1, с. 96]. Эффективность толкования зависит от уровня правосознания толкователя: чем выше этот уровень у тех, кто уясняет или разъясняет содержание правовых норм, тем меньше правонарушений, тем полнее удовлетворяются права и свободы личности.

Нельзя обойти вниманием и возрастающую роль Европейского Суда по правам человека в толковании норм уголовно-процессуального права. В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10.10.2003 № 5 констатируется, что применение судами законодательства должно осуществляться с учётом практики Европейского Суда по правам человека во избежание любого нарушения защиты прав человека и основных свобод [3, с. 18]. Интерпретационная деятельность Европейского Суда активно используется в практической деятельности российских судов, формируя стандарт в сфере правосудия и вырабатывая правовые ориентиры для судов в сложных и спорных вопросах.

Таким образом, Европейский Суд по правам человека можно отнести к числу субъектов толкования норм уголовно-процессуального права, хотя желательно, чтобы это было не только научной позицией, но и положением закона [3, с. 18]. Данное обстоятельство свидетельствует о необходимости интеграции российской правовой системы в европейское правовое пространство с сохранением национальной специфики.

Проведённый анализ позволяет констатировать, что проблемы толкования и применения норм уголовно-процессуального права носят комплексный характер и обусловлены множеством факторов. С одной стороны, сам законодатель демонстрирует недостаточный уровень юридической техники, о чём свидетельствуют многочисленные изменения УПК РФ, внутренние противоречия и несогласованность норм. С другой стороны, правоприменитель не всегда следует букве закона, подчас подменяя законодателя через «коррекционное толкование» либо блокируя действие отдельных норм.

В настоящее время нормы уголовно-процессуального законодательства требуют внимательного к себе отношения, обеспечить которое можно путём применения различных способов толкования. Функциональный подход, меньше всех остальных разработанный в науке, обладает огромным правовым потенциалом и заслуживает дальнейшего изучения [1, с. 96]. При этом необходимо выработать чёткие правила толкования, исключающие произвол правоприменителя.

Решение обозначенных проблем видится на пути совершенствования юридической техники как на этапе законотворчества, так и в процессе правоприменения. Необходима системность подхода, исходящая из того, что юридическая техника должна присутствовать в качестве базового понятия как при разработке федеральных законов, так и при их реализации в правоохранительной деятельности. Только комплексное совершенствование правового регулирования, повышение правосознания правоприменителей и создание эффективного механизма контроля за соблюдением закона позволит преодолеть существующие недостатки и обеспечить надлежащую защиту прав участников уголовного судопроизводства.