Экфрасис в произведениях А.П. Чехова и У.С. Моэма ("Три года" и "Рождественские каникулы")
Конференция: XXXIX Международная научно-практическая конференция «Научный форум: филология, искусствоведение и культурология»
Секция: Русская литература
XXXIX Международная научно-практическая конференция «Научный форум: филология, искусствоведение и культурология»
Экфрасис в произведениях А.П. Чехова и У.С. Моэма ("Три года" и "Рождественские каникулы")
EKPHRASIS IN THE STORIES BY A.P.CHEKHOV AND U.S.MAUGHAM (“THREE YEARS” AND “CHRISTMAS HOLIDAY”)
Fergana Isayeva
Doctorate of Baku Slavic University, Department of Theory of Literature and World Literature, Azerbaijan, Baku
Аннотация. В данной статье рассматривается роль экфрасиса в произведениях видных русских и английских классиков, А.П.Чехова и У.С.Моэма. В процессе компаративного анализа роли картин в произведениях «Три года» и «Рождественские каникулы» раскрывается взаимодействие искусства и человека, при котором на восприятие картин влияют особенности внутреннего мира и переживания героев, а картины в свою очередь способствуют освобождению героев, гармонично сливающихся с чувственным миром художника, от одиночества и страданий.
Abstract. In this article, the role of ekphrasis in the stories of the prominent Russian and English classics is considered. In the process of the comparative analysis of the role of the pictures in the stories “Three years” and “Christmas holiday”, the interaction of the art and a person is reviled, in which the features of the inner world and experiences of the heroes influence to the perception of the pictures. However, the pictures in their turns promote liberation of the heroes, harmoniously merging with the sensual world of an artist, from loneliness and suffering.
Ключевые слова: экфрасис; искусство; картина; восприятие; внутренний мир.
Keywords: ekphrasis; art; picture; perception; inner world.
В истории развития литературы в той или иной степени наблюдалось взаимодействие национальных литератур, в том числе русской и английской. В малом жанре особой глубиной психологического анализа, простотой и лаконичностью своих произведений внимание западных писателей (К.Мэнсфилд, А.Коппард, Д.Г.Лоуренс, Р.Олдингтон, О.Хаксли и других) сильно привлекал А.П.Чехов. Однако самым ярким последователем его творческих принципов является Сомерсет Моэм. Именно о Чехове он больше всего пишет в своих статьях и эссе о писательском мастерстве и рассказах. В творчестве писателей наблюдается много точек соприкосновения, самой значительной из которых является тема искусства («Скрипка Ротшильда», «Попрыгунья», «После театра», «Дом с мезонином» и т.д. Чехова, «Поэт», «Источник вдохновения», «Бремя страстей человеческих», «Луна и грош» и т.д. Моэма), которую каждый из них раскрывает по-своему, однако оба важное место уделяют роли искусства в морально-нравственном становлении личности. В своем письме к брату Николаю Чехов пишет о том, каким должен быть воспитанный человек, если обладает талантом: «…Они жертвуют для него покоем, женщинами, вином, суетой...» [2, c. 7]. Чехов полагал, что для талантливого человека важно быть смелым, чтобы суметь выразить правду, ибо «правда и простота – высшие категории подлинного искусства» [3]. Моэм, ценящий в художнике прежде всего художественное мастерство, в котором и добро и зло представляют собой единство, полагает, что искусство служит оправданием всей человеческой жизни. И только та красота, которую человек способен создать из всех своих треволнений и страданий, сосредотачивает в себе весь смысл человеческого существования.
В повести Чехова «Три года» (1895 г.) отражается сила искусства, способная переменить духовный мир человека, обогатив и расширив его. Мы сталкиваемся в ней с двумя путями восприятия живописного экфрасиса – поверхностным и глубоким.
Первое связано с именем Лаптева, отношение к искусству которого ограничивается лишь знанием фамилий художников и посещением их выставок, что свидетельствует о его поверхностном понимании искусства и стремлении внушить себе, что он не просто является представителем ненавистного ему купечества, занятого лишь своими расчетными книгами, но и знатоком искусства. Ему казалось, что он обладал талантом и в случае упорной работы над собой мог бы стать художником. Картина, которую он приобретал за границей за высокую цену, «лежала потом, забитая в ящик, в каретном сарае, пока не исчезала неизвестно куда» [8, c. 360]. Герой, посещающий концерты, как и выставки, словно исполняя некий обычай, остается за пределами мира подлинного искусства.
Во время одного из посещений картинной галереи, Лаптев знакомит свою жену с различными работами художников, давая им очень поверхностную оценку. Писатель очень тонко подмечает, как ложны его представления об искусстве, – герой ищет в картинах фотографического совпадения с реальностью. Рассматривая картины Шишкина, он отмечает сходство всех его картин, а о цвете снега говорит: «такого лилового снега никогда не бывает…» [8, c. 360].
Вторая интерпретация образцов изобразительного искусства осуществляется Юлией Сергеевной. Сложный характер отца, религиозность, однообразие провинциальной жизни, скука и ничегонеделанье толкают героиню на замужество, о котором впоследствии она жалеет. Столичная жизнь со всем своим разнообразием не приносит героине внутреннего удовлетворения. Героиня, воспринимавшая произведения живописи изначально через призму своего мужа, вдруг открывает для себя иное понимание картины, особенность которой заключается в том, что она видит в ней саму себя, чувствует соответствие изображения своему внутреннему состоянию. Картина перекликается с чувством пустоты и никчемности, которые душит в себе героиня, терпеливо и покорно перенося свои страдания. Пережитые ею тяготы судьбы – жизнь с нелюбимым человеком и смерть любимого ребенка – углубив ее внутренний мир, способствуют лучшему пониманию смысловой нагрузки картины. Так, героиня обретает покой и умиротворение, которое она не находила в молчаливом перенесении горя и пролитых слезах.
Считается, что в повести речь идет о картине художника «Тихая обитель». Чехов же, немного обходя полное описание картины, изображает ее следующим образом: «На переднем плане речка, через неё бревенчатый мостик, на том берегу тропинка, исчезающая в темной траве, поле, потом справа кусочек леса, около него костер… а вдали догорает вечерняя заря» [8, c. 360-361]. Исследователи утверждают, что Чехов при таком описании изображения использовал и другую картину Левитана, «Вечерние тени», которая дополняет описание первой работы. Героиня начинает глубже проникаться живописью, представляя себя частью данной картины. Выйдя замуж, Юлия Сергеевна из одного жизненного этапа перешла на другой, она перешла через мост. А оказавшись на другом берегу, ощутила одиночество. Ей хотелось идти по тропинке, уходящей в лес, все дальше и дальше, углубляясь в свое одиночество. Видится ей также огонь, как символ надежды, который зовет ее вперед.
О силе воздействия искусства на человеческую психологию, восприятие им действительности, своей жизни и окружающих людей пишет в своем небольшом романе «Рождественские каникулы» (1939 г.) и Моэм. В нем мы также сталкиваемся с двоякой интерпретацией значения искусства.
С первой точкой зрения мы знакомимся при характеристике семьи Мейсонов, ибо отношение к искусству главного героя непосредственно формировалось под влиянием его родителей. Картины отца Винитии Мейсон, которые стояли «лицом к стене» [4, с. 5], также пылились среди старых вещей, как и дорого купленные чеховским героем картины. Стены дома Мейсонов украшали «великие» творения видных художников. Банально мнение Лесли Мейсона о картине Энгра «Одалиска»: «Тело такое же розовое, как твой крем…» [4, c. 141], – которым он делится с женой. Семья Мейсонов интересовалась и музыкой, и художественной литературой, отдавая дань нормам великосветской жизни, ибо благовоспитанному человеку следовало поделиться своим мнением во время разговоров об искусстве, что являлось показателем его образованности. Таким образом, интерес к искусству объяснялся общим желанием «идти в ногу со временем» [4, c. 7].
Второе направление, в котором писатель развивает мысли об искусстве, связано с Лидией – русской эмигранткой.
На выставке герои рассматривают разные картины, среди которых важное место занимает натюрморт с бутылкой, стаканом и булкой Шардена. Если Чарли видит в ней лишь «каравай хлеба с бутылью вина» [4, c. 145], то в понимании Лидии в ней отражены повседневный труд в поте лица и страдания бедных людей, ничего не требующих, кроме того, чтобы им дали возможность спокойно трудиться и жить своим честным трудом, что имело прямое отношение и к ее семье. Пережитые потери и страдания героини сильно воздействуют на понимание полотна и обуславливают соответствующее ее толкование. Чарли, не имеющий за спиной такого багажа горьких воспоминаний, не будучи способен проникнуть в композицию и внутреннее содержание картины, увидеть то, что скрыто за видимыми образами, лишен возможности выйти за пределы оценки лишь видимой стороны картины. В бутылке вина и куске хлеба Лидия угадывает символ всей человеческой жизни, обречение человека на тяжкий труд и неизбежную смерть, нужду в обычном человеческом участии и понимании. А в случае отказа и в этом, он покоряется своей судьбе и смиренно принимает выпавшие на его долю страдания. Искусство выступает для героини вершиной человеческой деятельности, способной отразить самые глубокие сферы внутреннего мира человека и очистить его от всех страданий. Оно становится для нее учителем жизни, из уроков которого она выводит основную мудрость всей человеческой жизни – терпение. Рассматривая картины, героиня понимает, что именно эта красота, созданная человеческим духом, способна защитить, оградить душу человека от всех жестокостей мира. Насладившись скромной, но впечатляющей картиной, героиня чувствует некое духовное освобождение, «словно недавняя буря чувств омыла ей душу» [4, c. 146].
Моэмовский герой, знавший о человеческих страданиях лишь понаслышке, после рассказа Лидии о пережитом ею горе, впервые сталкивается с реальным страданием, с горестями, о которых раньше мог только читать в книжках и видеть на картинках. Ее жизненная трагедия ассоциируется в его представлении с картиной Мане «Расстрел императора Максимилиана», на которой солдаты целились в императора с целью расстрелять его: «…его ошеломило сознание, что на картине изображено действительное событие. Император и вправду стоял на том месте, и когда солдаты направили на него ружья, ему, должно быть, казалось невероятным, что вот он живой, а через мгновенье его не станет» [4, c. 62]. Посредством картины – продукта художественного воспроизведения реальной действительности – герой получает возможность ближе подойти к самой реальности и лучше понять перенесенные страдания своей спутницы. Для него искусство уже не плод человеческой фантазии, а отражение реальной действительности в восприятии художника. Героиня подводит его к пониманию глубины искусства, отражающей реальность во всем ее богатстве. Итак, экфрасис служит в произведении посредником в понимании реальной жизни и ранее неведомых ее сторон.
Моэм в своем романе также обращается к музыкальному экфрасису. Находясь в церкви и, слушая мессу, героиня проникается глубиной музыки, ощущая сокровенность не только ее исполнения, но и атмосферы самой церкви. Русская музыка в свою очередь становится для нее средством проникновения в самые глубокие недра родной земли, приютом от всех невзгод, горестей и печалей, единственной возможностью уйти от действительности и соединиться с родным началом. Образ Родины героиня выстраивает как мозаику из рассказов своих родителей, друзей при помощи русских книг и русской музыки. Так, искусство помогает героине восстановить образ родины и почувствовать свою причастность к ней. В романе упоминаются такие видные русские композиторы, как Римский-Корсаков, Глазунов, Стравинский, чья музыка возрождала в мыслях русской эмигрантки образы героев русских романов, которые проносились перед ее глазами как реальные люди. Любовь к искусству также становится основой выстраивающихся отношений между бедной эмигранткой и вечным искателем приключений молодым юношей, ставшим причиной всех ее страданий.
Чуть ли не профессиональное исполнение русской народной песни Чарли ничуть не волнует душу Лидии. А все потому, что Чарли своей правильной игрой не может вложить в музыку свою душу. Герой, не знающий, что собой представляет истинное страдание, мог выразить лишь то, что видел всю свою жизнь – праздные английские будни. Лидия же прослушанную народную песню связывает с бедной крестьянской жизнью, с родной природой, жаждой людей по счастью и покою на земле. А народный танец, по ее мнению, помогает труженикам забыться и отдалиться на время от повседневных забот. Итак, отношения человек-искусство и искусство-человек реализуются следующим образом. Мироощущения и жизненные переживания отдельного человека, а также своеобразие его внутреннего мира, подлинная сущность, скрытые стороны его натуры обуславливают восприятие им искусства. Искусство же в свою очередь способствует очищению человека от всех перенесенных страданий и становится посредником в более глубоком понимании реальной действительности.
Раскрывая эволюционный характер развития образа своей героини, Чехов вводит в художественную нить произведения ее отношение к искусству. При знакомстве с Юлией Сергеевной мы сталкиваемся с наивной, верующей молодой девушкой, скучающей в провинции от безделья. Героиня надеется изменить свою монотонную жизнь на более интересную. Жизнь с нелюбимым мужем дарит ей возможность посещать выставки, концерты и театры – пользоваться всеми преимуществами богатой столичной жизни. Если в доме отца ее не беспокоили «плохие» картины, украшавшие его стены, то после недавнего открытия ее начали возмущать бессмысленные картины «больших размеров» [8, с. 360] в доме мужа. А мысли мужа и друга об искусстве начинали вызывать в ней досаду, граничащую с ненавистью. Тронувший ее пейзаж мы видим на стенах комнаты Юлии Сергеевны, в которой она любит находиться после смерти ребенка, замкнувшись от окружающего мира, огородив себя от мира развлечений. Однако героиня находит в себе силы смириться со случившейся трагедией, понимает, что для семейного счастья нужна отнюдь не любовь, а уважение к человеку и должная оценка его человеческих качеств. Страдания из-за смерти ребенка служат важной ступенью для ее внутреннего развития. Благодаря этой картине героиня очищается от всех страданий и понимает, что в жизни не всегда все так, как кажется на первый взгляд, нужно уметь смотреть вглубь, не ограничиваться лишь мыслями о себе, уметь видеть и других, нуждающихся в нас людях. Постепенно героиня начинает чувствовать внутреннее раскрепощение и желание выйти из очерченного ею же круга своих ни в чем не состоящих обязанностей. В ней дает о себе знать подлинная добродетель, истинный гуманизм. Она начинает оглядываться по сторонам, уделять больше внимания членам своей семьи. Так она перестает отдаваться самой себе и грустным мыслям о жизни. А в ответ на зародившуюся в ней любовь к мужу она слышит слова «поживем – увидим» [8, с. 386], выражающее примирение с жизнью и покорность судьбе.
Лаптев же по-другому переживает одиночество и страдания, которые приводят к бунту, к неприятию устоявшихся норм общественной жизни, порабощения людей и их лицемерия по отношению к крупным дельцам, к которым относился и сам герой. Он не может принять реальность, свою позицию в общественной и разочарования в семейной жизни. Не будучи способным к какому-либо реальному действию, он запутывается в лабиринте разных мыслей, ожидая какого-либо толчка извне, со стороны, чтобы «отделаться раз навсегда от этого кошмара» [8, c. 353]. Благотворительность, «разные заботы и хлопоты» [8, c. 367], также не приносят ему желаемого покоя, чувства удовлетворенности. Неумение определиться с жизненной позицией, слабая воля, мысли о материальном благосостоянии, не принесшие ему счастья, и скудость внутреннего мира препятствуют глубокому восприятию высоких понятий, в том числе и искусства.
Однако после увиденных в Лувре картин и музыки, которую сыграла Лидия, Чарли начинает по-другому воспринимать как себя, свою семью, так и искусство. Герой понимает, что жизнь его семьи, текущая по заранее установленному порядку, заполненная на первый взгляд повседневными делами и культурным отдыхом, на самом деле пуста и никчемна. Изменение внутреннего состояния героя передает игра пьесы Скрябина, которую он услышал в исполнении Лидии. Итак, можно выделить два этапа в понимании искусства главным героем – до и после встречи с Лидией. До встречи с ней герой воспринимает искусство лишь как обязательную сферу общественной жизни высшего света, в курсе которого должен быть любой джентльмен его круга. Искусство представляло собой определенный набор работ мирового масштаба с подготовленной системой оценок со стороны тех же представителей высшего общества. Однако героиня дает ему понять, что картина может что-то значит для человека не потому, что она известна и признана шедевром во всем мире, а потому, что она ему о чем-то говорит, волнует душу. Отныне искусство становится для героя средством восприятия самой действительности, чужого горя, способствует вызыванию сочувствия к страданиям ближнего и умению видеть в искусстве весь спектр душевных переживаний человека, преломление в его внутреннем мире всех тягот внешней жизни. Сделанное им открытие полностью отрывает его от прежней праздной жизни, ибо герой понимает, что «весь его прошлый мир рухнул» [4, c. 188]. Таким образом, как в повесть Чехова, так и в небольшой роман английского писателя Моэма вводится как живописный, так и музыкальный экфрасис, которые влияют на духовное развитие образов. Благодаря картинам Левитана и Шардена, введенным в художественную ткань произведений, читатель вплотную подходит к миру переживаний героев, ибо картины служат средством раскрытия их психологического портрета. Искусство в произведениях русского и английского писателей выступает понятием, способным кардинально изменить всю последующую жизнь людей, их мироощущения, взгляды на самого себя, окружающих и общество. Экфрасис воспринимается как отражение внутренних переживаний героев, исходя из которых они и интерпретируют значение картины, а проникнувшись переживаниями художника, они словно освобождаются от душевной тяжести, выступая соавтором созданной картины.