МЕСТО ЗАПРЕТА СОВЕРШЕНИЯ ОПРЕДЕЛЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ В СИСТЕМЕ МЕР ПРЕСЕЧЕНИЯ

Аннотация. В настоящей статье авторы анализируют место запрета совершения определенных действий в системе мер пресечения. Проводится соотношение между исследуемой мерой пресечения и иными, предусмотренными УПК РФ. На основе используемых эмпирических данных авторы полагают, что запрет совершения определенных действий является более распространенным, чем залог, и кратно менее распространенным, чем домашний арест. Отмечается, что тенденция к снижению применения домашнего ареста может быть обусловлена ростом применения запрета совершения определенных действий.

Ключевые слова: запрет совершения определенных действий, УПК РФ, меры пресечения, домашний арест, залог.

Большинство авторов придерживаются точки зрения, согласно которой запрет совершения определенных действий изначально был выделен из домашнего ареста. Это обусловлено правовой природой домашнего ареста и запрета совершения определенных действий – возложения на подозреваемого или обвиняемого определенных обязанностей, исполнение которых контролируется уполномоченным органом.

А. О. Бекетов указывает, что перечень ограничений в рамках части 6 статьи 105.1 УПК РФ, касающихся запрета совершения определенных действий, достаточно однозначным образом указывает на схожесть данной меры пресечения с домашним арестом [1, С. 55]. Похожий подход предлагается А. В. Орловым – запрет совершения определенных действий схож с домашним арестом в части характера накладываемых ограничений и длительностью их применения [2, С. 51].

С. С. Чернова полагает, что запрет совершения определенных действий – это усовершенствованная версия домашнего ареста [3, С. 110]. С данным автором можно согласиться – несмотря на схожесть законодательных ограничений в сравниваемых мерах пресечения, запрет совершения определенных действий представляет кратно более широкую вариативность в возможности назначения запретов в отношении подозреваемого или обвиняемого. Схожей позиции придерживается Е. В. Ларкина – налагаемые на подозреваемого или обвиняемого ограничения схожи с домашним арестом [4, С. 113]. В свою очередь, М. И. Николаева указывает, что возможность применения запрета совершения определенных действий и иных мер пресечения положительно скажется на правоприменительной практике [5, С. 119], что дополнительно указывает на высокое качество законодательного конструирования статьи 105.1 УПК РФ. Интересной точки зрения придерживаются Т. К. Рябинина и И. Н. Чеботарева, полагающие, что сущность ограничений по статье 105.1 УПК РФ должна была найти отражение не в качестве новой меры пресечения, а как отдельная совокупность запретов и обязанностей, которые можно было бы применить в отношении любой назначенной меры пресечения [6, С. 155]. Аналогичное мнение высказано С. А. Яковлевой и А. С. Кутяниной – ограничения по части 6 статьи 105.1 УПК РФ могут быть представлены как дополнительные обязанности в рамках иных мер пресечения, возлагаемые в судебном порядке [7, С. 93-94].

Похожая позиция представлена Н. Н. Загвоздкиным – в уголовном процессе не существовало необходимости в образовании новой меры пресечения, а представленные в статье 105.1 УПК РФ обязанности и запреты могли найти свое отражение в залоге, наблюдении командования воинской части и присмотра за несовершеннолетним подозреваемым и обвиняемым. То есть, в УПК РФ появилась мера пресечения, отдельные положения которой применяются как для домашнего ареста, так и для залога [8, С. 85]. Выделяется среди позиций российских правоведов позиция А. Р. Белкина: запрет совершения определенных действий – это не мера пресечения в традиционном смысле, а, скорее, иная мера процессуального принуждения, поскольку это обусловлено особенностями налагаемых ограничений в рамках части 6 статьи 105.1 УПК РФ – они носят лишь вспомогательный характер [9, С. 45].

Подобная позиция негативным образом затрагивает институт мер пресечения в той части, что ограничения статьи 105.1 УПК РФ исчерпывающим образом отвечают положениям статьи 97 УПК РФ, касающихся оснований для избрания меры пресечения. По мнению автора, ограничения в части 6 статьи 105.1 УПК РФ также отвечают назначению уголовного судопроизводства, не входят в противоречие с иными мерами пресечения, а также в достаточной степени ограничивают конституционные права подозреваемого или обвиняемого, что в совокупности не позволяет отнести запрет совершения определенных действий к иным мерам процессуального принуждения. Возможно, рассмотренная позиция нуждается в дополнительной аргументации.

Следует отметить, что запрет совершения определенных действий по своей сути отражает модернизированный вариант домашнего ареста, если сравнивать данную меру пресечения в редакции УПК РФ до 18 апреля 2018 года – в домашнем ареста были представлены такие запреты как «общение с определенными лицами, отправка и получение почтово-телеграфных отправлений, использование средств связи и информационно-телекоммуникационной сети “Интернет”» [10, С. 34]. Запрет совершения определенных действий носит менее строгий характер, поскольку в отношении подозреваемого или обвиняемого может быть наложено одно или несколько ограничений, что в конечном итоге выражается в щадящем характере ограничений его конституционных прав. О. И. Цоколова указывает, что в существующем виде домашний арест стал строгой мерой пресечения, предполагающей изоляцию подозреваемого или обвиняемого от общества с соответствующим контролем [11, С. 248]. Как видится, введение в УПК РФ запрета совершения определенных действий – это положительное явление, целесообразность которого обусловлена общей динамикой уголовного процесса в сторону его гуманизации, выражающейся в возможности применения менее строгих мер пресечения с учетом особенностей личности и обстоятельств дела, что позволяет реализовать индивидуальный подход в назначении данной меры пресечения.

Запрет совершения определенных действий стал альтернативой более строгим мерам пресечения как заключение под стражу и менее строгим как подписка о невыезде и надлежащем поведении. С другой стороны, существование данной меры пресечения обусловливает необходимость разграничения различных мер пресечения, поскольку налагаемые на подозреваемого или обвиняемого законодательные ограничения во многих случаях несут схожее воздействие на соответствующего субъекта.

Целесообразным с точки зрения определения места запрета совершения определенных действий в системе мер пресечения представляется анализ статистики применения исследуемой меры пресечения. Так, в 2019 году в суды было заявлено 347 ходатайств об избрании меры пресечения в виде запрета совершения определенных действий, из которых было удовлетворено 301 ходатайство (что составляет 87%). В 2020 году – 1 417 ходатайств, удовлетворено 1 246 (88%). В 2021 году – 2 112 ходатайства, удовлетворено 1 850 (88%). В 2022 году – 2 918 ходатайств, удовлетворено 2 565 (88%). В 2023 году – 3 466 ходатайств, удовлетворено 3 085 (89%) [12].

Данная статистика свидетельствует о росте числа случаев применения данной меры пресечения. Положительная динамика указывает на качество законодательного конструирования запрета совершения определенных действий и практическую применимость данной меры пресечения в условиях реального уголовного процесса.

Разумеется, анализируемая мера пресечения не стала настолько распространенной как заключение под стражу. В 2019 году было заявлено 114 300 ходатайств об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу, из них удовлетворено 102 205 (что составляет 89%). В 2020 году – 106 045, удовлетворено 94 632 (89%). В 2021 году – 96 665, удовлетворено 84 919 (88%). В 2022 году – 99 298, удовлетворено 87 905 (89%). В 2023 году – 98 481, удовлетворено 87 687 (89%) [12].

Падение числа случаев применения заключения под стражу вряд ли может быть объяснимо назначением иных мер пресечения – в том числе запрета совершения определенных действий. Это объясняется, скорее, общим падением числа совершаемых преступлений – например, в 2019 году в суды поступило 884 143 уголовных дела, в 2023 году – уже 776 269 [12].

Тем не менее, по степени распространенности применения запрет совершения определенных действий может быть сравним с залогом и домашним арестом.

В 2019 году было заявлено 122 ходатайства об избрании меры пресечения в виде залога, из них удовлетворено 108 (что составляет 89%). В 2020 году – 99, удовлетворено 77 (77%). В 2021 году – 269, удовлетворено 244 (90%). В 2022 году – 41, удовлетворено 25 (61%). В 2023 году – 96, удовлетворено 71 (74%) [12]/

В 2019 году было заявлено 28 980 ходатайств об избрании меры пресечения в виде домашнего ареста, из них удовлетворено 27 636 (что составляет 95%). В 2020 году – 28 230, удовлетворено 26 513 (94%). В 2021 году – 8 061, удовлетворено 6 949 (86%). В 2022 году – 7 879, удовлетворено 6 828 (87%). В 2023 году – 8 544, удовлетворено 7 407 (87%) [12].

Из представленной статистики становится ясно, что запрет совершения определенных действий является более распространенным, чем залог, и кратно менее распространенным, чем домашний арест. Тем не менее, тенденция к снижению применения домашнего ареста может быть обусловлена ростом применения запрета совершения определенных действий.

Таким образом, представляется необходимым определить следующие выводы. Запрет совершения определенных действий – это мера пресечения, изначально выведенная из домашнего ареста, обладающая менее строгим характером и ориентированная на более гуманный подход к применению мер пресечения. Она обладает схожими ограничениями, но предоставляет более широкие возможности в назначении запретов. Запрет совершения определенных действий является эффективным инструментом в уголовном процессе, который предоставляет дополнительные возможности в регулировании поведения подозреваемых или обвиняемых.

Анализ статистики применения запрета совершения определенных действий показывает, что данная мера пресечения становится все более распространенной, превосходя по количеству назначений залог и являясь менее распространенной по сравнению с домашним арестом. Общее снижение применения домашнего ареста может быть связано с ростом использования запрета совершения определенных действий.