Равенство сторон как условие обеспечения реальной доступности правосудия в рамках состязательной модели гражданского процесса

25 сентября 2015 года государства – члены ООН в ходе 70 сессии Генеральной ассамблеи ООН приняли резолюцию, утвердившую Повестку дня в области устойчивого развития до 2030 года. Мировые лидеры сформулировали 17 целей устойчивого развития, учитывающие все три его компонента: экономический, социальный и экологический. В частности, в новой Повестке дня признается необходимость построения миролюбивого, справедливого и свободного от социальных барьеров общества, в котором обеспечен равный доступ к правосудию и которое основано на уважении прав человека, реальном верховенстве права и благом управлении на всех уровнях, а также на прозрачных, эффективных и подотчетных институтах.

Таким образом, представляется интересным рассмотреть условия обеспечения реальной доступности правосудия в рамках состязательной модели процесса в ее сопоставлении с моделью следственной.

Как известно, гносеологической основой следственной модели советского процесса провозглашался поиск объективной истины. Так, в соответствии со ст.16 Основ гражданского судопроизводства Союза ССР и союзных республик, утв. Законом СССР от 08.12.1961 г., суд был обязан, не ограничиваясь представленными материалами и объяснениями, принимать все предусмотренные законом меры для всестороннего, полного и объективного выяснения действительных обстоятельств дела, прав и обязанностей сторон. Действительно, преследуя высокую цель постижения объективной истины, суд не был да и не мог быть связан только лишь доводами сторон и предоставляемыми ими доказательствами. Напротив, в следственной модели процесса суд занимал активную позицию, что нашло выражение в принципе процессуальной активности суда. Более того, активность суда в значительной мере смягчала непререкаемость процессуальной формы. Так, например, суд вправе был самостоятельно определить круг свидетелей, подлежащих допросу по делу, либо назначить техническую экспертизу документа по собственной инициативе, не дожидаясь заявления о фальсификации и обращения лица, участвующего в деле, с соответствующим ходатайством, а опираясь лишь на устные объяснения заинтересованного лица. Тем самым, сама процессуальная форма была обращена, кажется, более не к лицам, участвующим в деле, а к самому суду, задавая для него порядок осуществления познавательной деятельности и в то же время в значительной мере компенсируя отсутствие у сторон специальных юридических знаний. Итак, доступность советской гражданской процессуальной формы выражалась в том, что неосведомленность, различные упущения в оформлении документов не могли быть использованы во вред лицам, участвующим в деле [4, с.100].

Таким образом, принцип доступности судебной защиты выступал в единстве и взаимосвязи с принципами объективной истины и процессуальной активности суда, которые были онтологически первичны по отношению к принципу доступности судебной защиты и выступали в качестве его предпосылок.

Более того, принцип процессуальной активности суда, содержанием которого было непосредственное вмешательство государства в гражданские правоотношения [4, с.160], пронизывал весь процесс с момента его возбуждения и завершая обжалованием принятого судом решения. Так, суд приступал к рассмотрению гражданского дела не только по заявлению лица, обращающегося за защитой своего права или охраняемого законом интереса, но и по заявлению органов государственного управления, профсоюзов, государственных предприятий, учреждений, организаций, колхозов, иных кооперативных организаций, их объединений, других общественных организаций или отдельных граждан в случаях, когда по закону они могут обращаться в суд за защитой прав и интересов других лиц. В зависимости от выяснившихся обстоятельств дела суд мог выйти за пределы заявленных истцом требований, если это было необходимо для защиты прав и охраняемых законом интересов государственных предприятий, учреждений, организаций, колхозов, иных кооперативных организаций, их объединений, других общественных организаций или граждан. При рассмотрении дела в кассационном порядке суд по имеющимся в деле и дополнительно представленным сторонами и другими лицами, участвующими в деле, материалам проверял законность и обоснованность решения суда первой инстанции как в обжалованной, так и в необжалованной части, а равно в отношении лиц, не подавших жалобы. Вступившие же в законную силу решения, определения и постановления могли быть пересмотрены в порядке судебного надзора лишь по протестам прокуроров, председателей судов и их заместителей, которым это право предоставлено законом.

Тем самым процессуальная активность суда с одной стороны обеспечивала фактическое осуществление принципа диспозитивности [4, с.161], поддерживала его и наполняла реальным содержанием тогда, когда стороны по каким бы то ни было причинам были не в состоянии компетентно использовать принадлежащие им процессуальные права, а с другой стороны существенно ограничивала его.

Таким образом, применительно к советской модели процесса следует говорить об усеченной ее диспозитивности, поскольку реальные возможности лиц, участвующих в деле, распоряжаться материальными и процессуальными правами опосредованы не только активной помощью, но и строгим контролем со стороны суда.

Отметим также, что принцип процессуальной активности суда входил в объективное противоречие с принципом процессуального равноправия сторон, поскольку процессуальное содействие суда лицам, участвующим в деле, можно считать одинаковым лишь том случае, если эти лица сами обращаются к суду за таким содействием в рамках предоставленных им равных процессуальных прав. Обратное означало бы возможность суда произвольно оказывать поддержку одной из тяжущихся сторон, собственной волей направляя процесс к определенному результату, ибо в рамках следственной модели процесс наполняется доказательствами именно инициативой суда. Тем самым следственность угрожает нарушением известной максимы «никто не может быть судьей в своем собственном деле». Впрочем, некоторой гарантией против подобного развития событий являлись принципы гласности процесса и участия общественности в гражданском судопроизводстве, что, разумеется, неустанно подчеркивали советские ученые, включая эти принципы в группу принципов, характеризующих специфическое положение суда и общие демократические условия судебной деятельности [4, с.137].

Иными словами, с одной стороны, подлинно независимый суд, будучи возведен на высоту своего положения, в рамках следственной модели процесса располагает возможностью уравнять положение сторон и добыть объективно истинное знание об обстоятельствах дела, а с другой стороны такой процесс противоречит частноправовой природе спорных отношений сторон, составляющих предмет судебной деятельности, игнорирует ее. По сути суд превращает стороны из субъектов свободной воли в инструменты познания, посредством которых суд извлекает интересующую его доказательственную информацию.

Как бы то ни было в результате кризиса 1991 г., повлекшего распад СССР, Россия сделала политический выбор в пользу иной, состязательной модели процесса, который нашел свое выражение и последовательное закрепление вначале в 1993 г. при принятии Конституции РФ, а затем в 1995, 2002 г.г. при принятии новых или глубокой переработке текстов прежних, советских процессуальных законов.

Аксиологической основой нового общественного строя стала идея самопринадлежности личности: каждый человек самостоятельно выбирает внешне выраженную модель своего поведения. Действительно, в силу ст.2 Конституции РФ человек (усилим эту мысль: человек вообще, всякий человек независимо от его индивидуальных особенностей), его права и свободы являются высшей ценностью [3]. На практике индивидуальная автономия всякой личности в ее взаимодействии с другими людьми или, что-то же самое, всеобщая независимость людей друг от друга могут быть реализованы лишь на принципе равенства их прав, обеспечивающих доступ к благам, и запрета произвольного вмешательства в дела друг друга (ч.3 ст.17 Конституции РФ, п.1 ст.1 ГК РФ).

Таким образом, частноправовое регулирование основано на фундаментальном принципе автономии воли. И уж если приобретение и осуществление гражданских прав осуществляется заинтересованными лицами своей властью и в своем интересе, то и реализация правомочия на защиту этих прав также становится делом свободного усмотрения заинтересованных лиц, поскольку в структуре всякого материального права имманентно присутствует и правомочие на защиту. Следовательно, процессуальная диспозитивность является продолжением, проекцией диспозитивности материально-правовой на сферу процесса.

Разумеется, процессуальная диспозитивность не ограничивается только господством сторон над внешним ходом процесса (ст.35 ГПК РФ) или их господством над материальным объектом спора (ст.39 ГПК РФ): если до и вне процесса кредитор вправе простить, а должник - признать долг, если до и вне процесса стороны вправе заключить любое соглашение, изменив свое правоотношение или прекратив его, то тем более они вправе сделать это и после возбуждения процесса и поэтому они сохраняют эту свободу и в процессе. Однако процессуальная диспозитивность имеет своим необходимым следствием еще и состязательность (ст.12, 56, 57 ГПК РФ), которая содержательно выражается в свободе распоряжения доказательствами: стороны свободно решают предоставлять ли суду доказательства и если предоставлять, то какие именно. При этом суд занимает пассивную позицию, будучи связан в состязательном процессе теми доказательствами, которые представят ему стороны.

Предполагается, что состязательное противоборство сторон с противоположными интересами в конечном итоге должно привести к тому, что судом будет установлена истина по делу [1, с.102]. Однако нельзя игнорировать то обстоятельство, что стороны не лишены возможности манипулировать доказательствами, удерживать доказательства либо представлять суду заранее согласованную позицию в ситуации, когда реальные интересы формально противоборствующих сторон совпадают.

Наглядной иллюстрацией такого манипулирования могут послужить получившие массовый, системный характер дела о фиктивном расторжении брака в ситуации, когда с подобным требованием в суд обращаются заемщики банков. Заключая с «бывшим» супругом соглашение об уплате алиментов в размере, например, 50% заработной платы, которое в силу п.2 ст.100 Семейного кодекса имеет силу исполнительного листа, должник делает практически невозможным взыскание по исполнительному листу в пользу банка, поскольку согласно п.2 ст.99 Федерального закона от 02.10.2007 №229-ФЗ «Об исполнительном производстве» при исполнении нескольких исполнительных документов с должника-гражданина может быть удержано не более пятидесяти процентов заработной платы и иных доходов [11].

Таким образом, лица, участвующие в деле, используют суд ради легализации расторжения брака с заведомо для них противоправной целью. Но суд в рамках состязательной модели ничего не может им противопоставить, ибо он связан теми доказательствами, которые представили ему стороны и обязан дать ответ на каждый вопрос, поставленный перед ним в просительной части искового заявления.

Тем самым, знание об обстоятельствах дела, излагаемое в решении суда, не может претендовать на характер объективно-истинного, адекватно отражающего действительные обстоятельства дела. Следует скорее сказать, что такое решение выносится не на основании достоверного в гносеологическом смысле знания, а на основании формально непротиворечивых сведений, внесенных в процесс сторонами.

Кроме того, если в советское учебной и научной литературе особо отмечалось простота и доступность гражданской процессуальной формы, ее свобода от ненужных юридических формальностей, что облегчало заинтересованным лицам возможность возбудить дело в суде и защищать в гражданском процессе свои права и охраняемые законом интересы [4, с.99], то в современном состязательном процессе строгое следование процессуальной форме приобретает самостоятельное значение. Совершение же процессуального действия вопреки требованиям процессуального закона влечет ничтожность этого процессуального действия, т.е. такое процессуальное действие не приводит к тому результату, на которое оно было рассчитано.

Действительно, опираясь на принцип автономии воли, формально мы вправе предполагать, что, обращаясь (или не обращаясь) к суду с теми или иными заявлениями и ходатайствами, используя (или не используя) те или иные процессуальные права, лица, участвующие в деле, действуют рационально, отдавая себе отчет о последствиях своего выбора, и такой выбор действительно соответствует их интересам.

Однако наше предположение окажется верным лишь тогда, когда стороны в действительности располагают специальными юридическими познаниями, позволяющими осознать последствия своего процессуального поведения, отсутствие которых в рамках состязательной модели процесса суд восполнить не вправе. Но это, в свою очередь, означает, что противопоставить в состязательном процессе профессионала и дилетанта – значит с высокой долей вероятности предопределить результат спора.

Таким образом, представляется неизбежным движение нашего процесса в сторону если не адвокатской монополии, то хотя бы профессионального представительства. Однако этот тезис возвращает нас к заявленной теме: правосудие оказывается доступным лишь для тех, кто в состоянии за него заплатить.

Итак, наряду с двумя известными аспектами доступности правосудия: материальным и процессуальным [10, с.69] – следует, видимо, выделить еще и третий, экономический. Неслучайно наряду с необходимостью обеспечить равный доступ к правосудию Повестка дня в области устойчивого развития до 2030 года сформулировала в качестве цели устойчивого развития еще и преодоление неравенства, имея в виду к 2030 году постепенно достичь и поддерживать рост доходов наименее обеспеченных 40 процентов населения на уровне, превышающем средний по стране, обеспечив тем самым реальное, а не иллюзорное равенство возможностей и уменьшив неравенство результатов [7, с.25].

Верховенство права, опирающееся на доступность правосудия, имеет в своей основе материальные условия жизни: равенство как политическая и правовая практика встречает наименьшее сопротивление там, где уже реализовано равенство фактическое, где уровень благосостояния субъектов социального взаимодействия не дает им решающего преимущества друг по отношению к другу. Однако известный тезис о соотношении базисных и надстроечных явлений в Повестке дня звучит более деликатно: «… признается, что ликвидация нищеты во всех ее формах и проявлениях, борьба с неравенством внутри стран и между ними, сохранение планеты, обеспечение поступательного, всеохватного и устойчивого экономического роста и содействие социальной интеграции взаимосвязаны и взаимозависимы», «цели и задачи в области устойчивого развития носят комплексный и неделимый характер», «устойчивое развитие и верховенство права тесно взаимосвязаны и взаимно усиливают друг друга» [7, с.7].

Вместе с тем, принимая Повестку дня, мировые лидеры признавали, что каждая страна несет главную ответственность за свое собственное экономическое и социальное развитие (т.н. принцип национальной ответственности, сформулированный в п.41, 63 Повестки). Таким образом, государство, провозгласившее свой демократический, социальный, правовой характер возлагает тем самым на себя обязанность гарантировать удовлетворение потребностей наиболее уязвимых групп. Применительно к обеспечению доступности правосудия эта задача принципиально разрешается закрепленным в ч.1 ст.48 Конституции РФ правом на получение квалифицированной юридической помощи, которая в предусмотренных законом случаях оказывается бесплатно.

Вместе с тем нельзя не согласиться с Ю.А. Дмитриевым, который, комментируя положения Федерального закона от 21.11.2011 г. № 324-ФЗ «О бесплатной юридической помощи в Российской Федерации», отмечает: «... статья 1 Закона – единственная, где упоминается квалифицированная юридическая помощь, во всех последующих речь идет только о юридической помощи. Думается, что в этом и выражено существенное отличие юридической помощи, оказываемой бесплатно, от квалифицированной юридической помощи, оказываемой адвокатами по большей части на возмездной основе» [5, с.56].

Более того, как следует из текста отчета «О деятельности Совета ФПА РФ за период с апреля 2013 г. по апрель 2015 г.» от 24.04.2015 в отчетном периоде 6 328 адвокатов были включены в списки на участие в государственной системе бесплатной юридической помощи. Реально в этой работе в 2014 году приняли участие 1 549 адвоката. При этом бюджеты субъектов РФ предусмотрели расходы на вознаграждение адвокатов, участвующих в государственной системе бесплатной юридической помощи, в сумме почти 56 млн. руб., из которых освоено менее 15 млн. руб. При этом в целом ряде регионов адвокаты вообще не участвовали в государственной системе бесплатной юридической помощи по причинам, связанным отсутствием финансирования расходных обязательств на оказание бесплатной юридической помощи, либо из-за разногласий, возникших между адвокатской палатой и уполномоченным органом, в вопросе порядка оплаты труда адвокатам [6].

Итак, следует констатировать, что идея об участии в государственной системе бесплатной юридической помощи представляется адвокатам не слишком привлекательной. Финансирование расходов, связанных с оплатой труда адвокатов, оказывающих гражданам бесплатную юридическую помощь, за счет средств бюджетов субъектов федерации приводит к тому, что в одних регионах, с более высоким уровнем жизни, выделяемые на оплату труда адвокатов средства остаются неиспользованными, в то время как в других регионах наблюдается нехватка финансирования. Тем самым возможность реализации права на бесплатную юридическую помощь фактически поставлена в зависимость от места проживания граждан, что влечет за собой нарушение конституционного принципа равенства граждан перед законом и судом, а также принципа доступности бесплатной юридической помощи.

Таким образом, представляется целесообразным осуществлять финансирование расходов, связанных с оплатой труда адвокатов, оказывающих гражданам бесплатную юридическую помощь, за счет средств федерального бюджета, что позволит использовать эти средства более рационально, направляя их в те регионы, где потребность в оказании бесплатной юридической помощи объективно выше.

Думается, что такое предложение согласуется с правовой позицией Конституционного суда РФ, который полагает, что право каждого на получение юридической помощи служит гарантией осуществления других закрепленных в Конституции прав и свобод, в частности на защиту своих прав всеми способами, не запрещенными законом (ч.2 ст.45), на судебную защиту (ст.46), на разбирательство дела судом на основе состязательности и равноправия сторон (ч.3 ст.123), находится во взаимосвязи с ними [8] и не может быть ограничено ни при каких обстоятельствах [9].