СУЖЕНИЕ ЕВРОПЕЙСКОГО СОЮЗА

THE SHRINKING OF THE EUROPEAN UNION

Aibek Alzhanov

Undergraduate, KazUMOIYA named after Abylai Khan, Kazakhstan, Almaty

Аннотация. 31 января 2020 г. из Евросоюза вышла Великобритания, страна с населением 67 млн человек и пятая экономика мира. Случай, когда государство перестало быть членом ЕС – первый в истории европейской интеграции. Если не считать эпизода с Гренландией, покинувшей ЕЭС в 1985 г., до этого группировка неизменно расширялась. Существующий на сегодня обширный свод научной литературы о брекзите представлен преимущественно работами, объектом которых является Великобритания. Меньше работ посвящено Евросоюзу, а в них в основном рассматриваются институциональные вопросы, такие как соотношение наднациональных и межправительственных методов управления, плюсы и минусы дифференцированной интеграции. Данная статья ставит проблему более широко. Её цель – прояснить, каким образом брекзит скажется на стратегическом потенциале интеграции, а не на её формах. Автор приходит к выводу, что, хотя ЕС несёт существенные экономические, политические и смысловые потери, выход Великобритании парадоксальным образом сообщает динамизм интеграционному процессу. Возникают предпосылки для формирования в Европе двух конкурирующих демократических режимов. Новая ситуация подводит черту под длившимся 30 лет (с падения Берлинской стены) периодом идейного и институционального доминирования ЕС как безальтернативной модели европейского развития. Соперничество с Великобританией может быть крайне полезно ЕС для переосмысления своих установок, отказа от догм и выработки новой идеологии интеграции, которая отвечала бы уже не условиям биполярного противостояния, а вызовам зрелой глобализации.

Abstract. The United Kingdom, a country with 67 million people and the world’s fifth largest economy, formally withdrew from the European Union on 31 January 2020. Apart from the loss of Greenland in 1985, the Union has been expanding for decades; now for the first time in its history it is shrinking. The existing literature on Brexit focuses mainly on Great Britain and, to a lesser extent, the European Union. The latter material predominantly addresses institutional issues. There have been a number of scholarly assessments of differentiated integration and disintegration in the EU after Brexit, as well as of the changing nexus between intergovernmental and supranational instruments. This article contributes to a broader debate on the subsequent evolution of European integration with an emphasis on its intrinsic driving forces, rather than on forms and methods. Our analysis shows that, although the European Union will suffer significant economic, political and semantic losses, Brexit may also galvanize the integration process. It may create the necessary premises for the emergence of two competing democratic regimes in Europe. This new situation draws a line under the 30-year period (since the fall of the Berlin Wall) of the EU’s ideological and institutional dominance as an uncontested model of European development. Potential political and normative rivalry with the United Kingdom may be extremely stimulating for the European Union, pushing it to reassess its attitudes, reject dogma and develop a new integration ideology that would respond to the challenges of unchecked economic globalization and set aside outdated patterns of the bipolar world order.

Ключевые слова: Европейский союз, Великобритания, брекзит, региональная интеграция, дезинтеграция.

Keywords: The European Union, the United Kingdom, Brexit, regional integration, disintegration.

31 января 2020 г. Великобритания официально перестала быть членом Европейского союза. Эксперты называют это событие политическим землетрясением, одним из худших кризисов в истории интеграции и свидетельством её тяжёлой болезни [1]. С лета 2016 г., когда проводившийся в Великобритании референдум о членстве в ЕС принёс негативный результат, на тему брекзита был создан значительный массив литературы. Он даёт всестороннее представление о мотивах принятого британцами решения, о проблемах его реализации и о перспективах страны вне союза [2]. Меньше внимания уделялось вопросу о том, как это событие скажется на Евросоюзе, а главное – какими могут быть долгосрочные последствия для интеграционного процесса [3]. С уходом Великобритании Евросоюз лишился, по крайней мере, трёх символов, игравших важную роль в его самопрезентации. Во-первых, он больше не может именовать себя “общим домом” для полумиллиарда человек или рынком с 500 миллионами потребителей. Население группировки сократилась на 67 млн человек, что не оставляет шансов вернуться к прежней представительной отметке. Все шесть стран, ожидающих в настоящее время приема в Евросоюз (Албания, Босния и Герцеговина, Косово, Черногория, Северная Македония и Сербия), невелики по размерам, а их совокупное население не превышает 18 млн человек.

Во-вторых, привычное для официального Брюсселя отождествление Европы с собой, а, по сути, присвоение себе права говорить от имени всех европейских народов, теперь теряет основания. За пределами Евросоюза остаются не только Россия, Украина, Белоруссия, Швейцария, Норвегия, Исландия и другие страны, без которых немыслима современная европейская культура. К когорте “аутсайдеров” подключается Великобритания, которая сыграла огромную роль в процессе формирования теории и практики представительной демократии. Вступив вслед за Нидерландами на путь индустриализации, Великобритания в последней трети XVIII в. стала ведущей промышленной державой мира.

Выдающийся вклад Великобритании в мировую культуру не позволяет вывести страну за пределы ежедневной жизни и менталитета современных европейцев. В-третьих, брекзит нанёс удар по авторитету Евросоюза. Идея органичного сочетания двух процессов – углубления и расширения интеграции, больше не соответствует реальности. Лозунг о высокой привлекательности ЕС для соседних стран, который официальный Брюссель взял на вооружение после распада социалистической системы, утрачивает убедительность. Раз желанию отдельных стран вступить в ЕС нашелся антипод, он уже не годится для подтверждения исторической правоты Евросоюза и обоснованности его нынешнего курса.

Экономическое измерение брекзита

Вопреки распространенному мнению, самым крупным в истории европейской интеграции было западное пополнение 1973 г. (когда к шести странам ЕЭС присоединились Великобритания, Ирландия и Дания), а вовсе не восточное расширение 2004–2007 гг., когда в Евросоюз вошли 10 государств Центральной и Восточной Европы, Кипр и Мальта. В первом случае население группировки увеличилось на 31%, а ВВП – на 27%. Во втором случае население увеличилось на 27%, а ВВП – только на 6%, поскольку бывшие социалистические страны имели сравнительно невысокий уровень жизни [4].

После выхода Великобритании население Евросоюза уменьшилось на 13%. Понесенный демографический урон равнозначен выбытию из объединения всех государств восточного расширения 2004–2013 гг., кроме Польши . При этом совокупный ВВП Евросоюза сокращается на 2,5 трлн евро, или на 15%. Поскольку Великобритания относится к числу относительно богатых стран, после брекзита средний для Евросоюза ВВП на душу населения понизился на 650 евро (Табл. 1).

Таблица 1.

Источники: пункты 1-4 – Евростат; остальные пункты – UNCTADStat. Примечания. Данные по населению, душевому ВВП и безработице – 2019 г., остальные – 2018 г. Данные по товарному экспорту включают торговлю между странами ЕС. * По методологии ЮНКТАД – digitally-deliverable services.

Политические и смысловые потери

Для того, чтобы понять, чего Евросоюз лишается в плане возможностей и авторитета интеграции, полезно обратиться к документам той поры, когда Великобритания пополняла ряды участников Сообщества. Уже на стадии переговоров было ясно, что её вступление не будет простым актом географического расширения. “Шестёрка” приобретала ценные политические активы, ощутимо повышала свой вес в международных делах. Об этом красноречиво свидетельствуют материалы первой встречи глав государств и правительств ЕЭС, организованной по инициативе двух лидеров Франции и Германии – Жоржа Помпиду и Вилли Брандта. Поскольку в 1968 г. Сообщества выполнили план создания таможенного союза, настало время определить дальнейшие стратегические направления интеграции. На очереди стоял вопрос о формировании собственных ресурсов Сообществ и валютного союза. Саммит открылся 1 декабря 1969 г. в Гааге. На второй день в залы заседаний пригласили представителей Комиссии ЕЭС. В итоговом коммюнике саммита сообщалось, что “Европейские сообщества остаются изначальным ядром, из которого возникло и развилось европейское единство”. Вступление новых стран, “безусловно, поможет Сообществу вырасти до размеров, ещё более соответствующих современному уровню развития экономики и технологий” [4]. Комиссия называла предстоящее расширение “существенным фактором в создании Европы”, призывала к скорейшему началу переговоров со странами-кандидатами и подтверждала свою установку на параллельное укрепление и расширение Сообщества [5]. Первое расширение рассматривалось лидерами ЕЭС как шанс изменить расстановку сил в условиях биполярного противостояния, когда повестку дня определяли две сверхдержавы – США и Советский Союз. Теперь, по словам Ж. Помпиду, у Западной Европы появлялся шанс “вернуть средства влияния” и заявить о себе в полный голос “во всех сферах мировой политики” [6]. Предельно ясно высказался В. Брандт: “Сообщество должно выйти за пределы “шестёрки”, если оно хочет экономически и технологически противостоять сверхдержавам и выполнять свои обязательства по всему миру”. И далее: “в любом случае… без Великобритании и других стран, которые подали заявки на членство, Европа не может стать тем, чем должна и может быть” [6]. Именно с Гаагского саммита страны ЕЭС начали именовать себя Европой. До этого в официальных документах использовались названия “ЕЭС”, “Сообщества” и “шестёрка”. Знак равенства между Европой (а под ней подразумевалась Западная, то есть “демократическая” Европа, в противовес “недемократической” Восточной Европе) и ЕЭС никогда не ставился. Смысловая экспансия стала возможной благодаря присоединению большой и высокоразвитой Великобритании, которая одновременно покидала созданную ею же конкурирующую группировку – Европейскую ассоциацию свободной торговли. Членство Великобритании, традиционного и близкого партнёра США, придавало Сообществу дополнительный политический вес. Великобритания, Ирландия и Дания, напомним, вступили в ЕС 1 января 1973 г., а 24 апреля госсекретарь США Г. Киссинджер призвал партнёров заключить “Новую Атлантическую хартию”. Соединённым Штатам предстояло выполнять функции политического лидера всего Запада, а Западной Европе – играть второстепенную, подчиненную роль. Официальный Брюссель встал на дыбы. Комиссия недвусмысленно осудила мессианские притязания Вашингтона. “Девятка” отстояла право на внешнеполитическую идентичность, что было бы крайне трудно или невозможно сделать без поддержки Лондона. Согласно официальной позиции, после выхода из ЕС Великобритания намерена играть роль глобальной державы, хотя, по мнению экспертов, она останется в категории “средней державы” [7]. Как бы там ни было, Евросоюз более не сможет использовать британский ресурс в своей внешней политике. На Великобританию перестают распространяться принципы Общей внешней политики и политики безопасности. Очевидно Великобритания будет проводить собственную линию в отношении регионов, с которыми она связана историческими узами и стратегическими интересами, такими как Китай, Индия, Ближний Восток. Вероятны подвижки в рамочном диалоге ЕС со странами Африки, Карибского бассейна и Тихоокеанского региона.

Некоторые из них прежде были зависимыми территориями Великобритании, в том числе: Ботсвана, Гамбия, Гана, Гайана, Кения, Лесото, Малави, Нигерия и Судан с общим населением 350 млн человек. Все они подключились к системе преференциальных соглашений c ЕЭС после того, как в Великобритания вошла в Сообщество. Срок ныне действующего между сторонами Договора Котону истекает в декабре 2020 г. Захотят ли страны ЕС-27 и дальше оказывать помощь “чужим” беднейшим государства, где они будут сталкиваться с интересами Великобритании и её компаний – большой вопрос. Брекзит ещё больше затрудняет определение европейской идентичности и ментальных границ Европы.

Для обычного человека совершенно очевиден исключительный вклад Великобритании в мировую культуру и, прежде всего в литературу. Многие образы, созданные Шекспиром и его соотечественниками от Джонатана Свифта до Бернарда Шоу, прочно вошли не только в европейский менталитет, но и в ежедневный речевой обиход, стали неотъемлемой частью политического дискурса.

Теперь же любые упоминания о Гамлете или Шерлоке, привычные аллюзии на “Робинзона Крузо”, “Гулливера”, “Алису в стране чудес” или “Пигмалиона” – станут политически чувствительными. Перед спикерами ЕС возникнет неприятная альтернатива: либо аккуратно вырезать из своих выступлений всех Оливеров Твистов и Белых Кроликов (как некоторые разведенные супруги удаляют из семейного альбома фотографии своих “бывших”) – либо делать вид, что ничего не случилось, что Скрудж и Маугли остаются старинными гражданами Евросоюза. Но и в том, и в другом случае любой образованный европеец будет ощущать разницу между сузившимся в январе 2020 г. культурным пространством Европы – и претензией ЕС на то, чтобы быть распорядителем всей европейской мега-культуры. Нетривиальная ситуация возникает вокруг английского языка. Как известно, первоначально официальные документы ЕЭС составлялись по-французски. Вступление в 1973 г. Великобритании и Ирландии мало повлияло на ситуацию. Английскому языку потребовалось не одно десятилетие, чтобы проникнуть в речевые практики европейских чиновников. Например, до конца 1987 г. протоколы заседаний Комитета управляющих центральными банками стран ЕЭС публиковались пофранцузски и по-немецки. На английский переводили только повестку дня заседаний. Английский сделался lingua franca европейской интеграции в 1990-е годы – под давлением глобализации и расширения ЕС.После брекзита в объединении остается две страны, где английский язык является официальным – Ирландия и Мальта с общим населением 5 млн человек. Среди взрослого населения Евросоюза английский является самым распространенным иностранным языком, на нём могут вести беседу 38% людей. Французским и немецким как иностранным владеет по 11‒12% взрослых. При этом почти половина граждан Евросоюза (46%) не говорит ни на одном другом языке, кроме родного [8].

Органам Евросоюза придётся и дальше использовать английский в качестве языка международного общения, тогда как он не является родным для 99% граждан. Лучшим выходом был бы перевод материалов на все 24 официальных языка, включая такие редкие как эстонский или хорватский. Но это потребует колоссальных сил и средств, размеры которых выходят за пределы разумного. Другой вариант – использование французского и немецкого языков в качестве частичной замены английскому – привёл бы Евросоюз к ситуации Вавилонской башни. Выход Великобритании пресекает однозначную до сей поры тенденцию географического расширения европейской интеграции. После эмоционально окрашенного восточного расширения Евросоюза современники наблюдают его западное сужение. Если негативный исход британского референдума дал повод говорить о крахе “идеологии постоянного и неуклонного развития интеграции” [4], то состоявшийся брекзит снял табу с рассмотрения европейской интеграции сквозь призму стандартных законов логики. Практическое подтверждение получил выдвинутый ранее тезис о циклическом, неравномерном ходе интеграционного процесса, когда “приливы” сменяются “отливами” [9]. Раньше подобный цикл виделся как смена периодов роста и застоя, теперь же под низшей точкой понимается не торможение, а регресс. Недаром специалисты заговорили о гипотетической деконструкции Евросоюза, а в политический лексикон вернулось слово “дезинтеграция”.

Заключение

Выход Великобритании из Евросоюза заметно уменьшает его экономический и политический потенциал. Брекзит делает ещё более трудным вопрос о ментальных границах Европы и об идентичности европейцев. По всем законам логики, Евросоюз утрачивает право отождествлять себя с Европой и выступать от имени всего Старого Света, хотя он едва ли сам откажется от подобной практики. ЕС несёт существенные репутационные потери и не только из-за того, что группировку покинула большая страна с высокоразвитой экономикой, прочными демократическими традициями, богатой историй и культурой. Нарушилось представление о европейской интеграции как о непрерывном поступательном процессе, в котором органично сочетаются углубление и территориальное расширение. Встал вопрос о выгодах интеграции для каждой отдельной страны, о соотношении порождаемых ею благ и издержек. Вместе с тем брекзит создаёт условия для того, чтобы руководящие органы Евросоюза и политические элиты государств-членов начали поиск новой повестки дня взамен той, которая была реализована и потому исчерпана после расширения ЕС на восток. Негативный исход британского референдума резко повысил актуальность и практическую значимость общественной дискуссии о будущем европейской интеграции. С выбытием Великобритании ЕС утрачивает монополию на истину. В Европе возникает два конкурирующих режима, ни один из которых нельзя более представить маргинальным или устаревшим на том основании, что он недостаточно демократичен или не отвечает принципам свободного рынка. Именно конкуренция, взаимные взгляды через Ла-Манш могут вернуть нынешнюю Европу в естественное для неё состояние соревнования политических систем, которого она лишилась после распада СССР. Эта конкуренция может стать богатым источником новых идей, смыслов и практик в наше непростое время – когда социально-экономическая структура ЕС, как и большинства стран мира, нуждается в коренной перестройке. Возникают условия для того, чтобы ЕС трансформировал свой нынешний ценностный подход в более прагматичный, ориентированный на решение конкретных задач.